Предисловие.

 

-1-

 

 

Бесконечно любимое Отечество наше - Россия - снова переживает не лучшие времена. Вроде бы остались в прошлом ужасные ночные пляски под бубны хитрой, злобной, разнузданной, неправедной Перестройки! Может, и не так давно, но вспоминать о ее беззаконии, голоде, крови и насилии, брошенных на произвол судьбы миллионах людей лишний раз не хочется. А вспоминать придется. Иначе прежнее безумие повторится сызнова.

Да, и уже повторяется… Вопрос лишь в том, как далеко зайдет на сей раз.

Увы, беды наши происходят не столько от зла, творимого коррумпированным гордым, жадным, безнравственным, бездарным чиновничеством. Частным и государственным. Не от беспредельного воровства, превращающего его в криминальное проклятие России. Не в сырьевой даже ориентации экономики или слабости рубля. А в развращении людей.

Духовном и самом обыкновенном - житейском.

Оттого и социальная нестабильность, грозящая перейти в погибельный хаос.

И все вокруг происходит не самопроизвольно, как некоторые, быть может, полагают. Имеющий глаза, разумеет. Мы имеем дело с планомерным разрушением, разорением общественных устоев. Для чего? Чтобы залить российские просторы кровью. Да, да - не более и не менее. А пока в локальных беспорядках куется оружие, призванное окончательно и бесповоротно уничтожить Российскую государственность, стереть саму память о Руси.

И тут без "пятой колонны" не обойтись. Сейчас любая война с нее начинается.

Вот и развращают. Девки непотребные на амвоне пляшут… и вообще.

В наши дни одно только появление этой пресловутой "колонны" вполне можно прировнять к объявлению войны и поводом, достаточным, чтобы ненавязчиво приоткрыть шахты баллистических ракет. Противник должен быть ясно уведомлен, что никакой хитростью от возмездия ему не уйти. Ведь только законченный… простак может поверить в искренность намерений нынешних протестных движений. Во всяком случае, его вождей.

Все тщательно отрежессировано и проплачено.

"Мертвая Рука" - так на Западе некогда именовали нашу автоматизированную систему "Периметр", обеспечивающую гарантированный ответный ядерный удар даже в случае полного разрушения системы управления стратегических сил и вообще гибели СССР. Над ней смеялись, но ее безумно боялись. Надо бы, чтобы продолжали бояться.

Да, так оно и есть. Боятся, еще как боятся и ненавидят.

"Рука Москвы" - она такая! Спуску не даст.

И на том свете достанет, и мертвая отомстит обидчику… Так пусть наши недруги не обольщаются нашей мнимой слабостью. У нас были, есть и будут такие силы, о существовании которых они даже не подозревают. И все у всех на виду, только чужим не увидать.

Бояться-то они боятся, а все равно не могут утерпеть - гадят.

Что до вождей, то помимо их выращивания, надобно, чтобы зрела и будущая рать. А для этого необходимо, чтобы общество кипело от злости, чтобы жаждало "правды и справедливости". А такое бывает только тогда, когда у людей умаляется истинная любовь, а распущенность и злоба, напротив, растут, причем нагло выдавая себя за… любовь.

Любой может убедиться, что так оно и есть. Зачем такая грубая подмена? А затем, что обманутый народ слепнет, и со временем совершенно перестает различать правду и ложь. Зато звереет. И в это-то самое время как раз и являются "добрые люди", всегда готовые помочь зажечь в стране огонь тотального самоуничтожения…

А пока, для одних протест - способ управления капризной, пересыщенной толпой, необходимое условие успешности войны. Другие так с жиру бесятся. Третьи и вправду чувствуют нависшую над страной тень смертельной угрозы. Они боятся, и от страха впадают в протестную истерику. Впрочем, страх необходим и первым, и вторым, и третьим. Дело в том, что когда человек лишается истинной духовности, то лишается и самой жизни.

А страстность-то остается.

Она же алчна, жадна, ненасытна и ежесекундно требует от человека удовлетворения своих мерзких похотей. А где взять силы, когда жизнь уходит? Только в страхе, представляющим себя по обстоятельствам то восторгом, то отвагой или, опять же, … любовью.

Между тем, градус общественного недовольства все нарастает, хотя цепную реакцию общественного саморазрушения устроителям хаоса запустить и не удается. Неужели мы настолько возненавидели жизнь, что и в самом деле хотим живыми сгореть в геене?

Разве былое многообразие человеческих отношений уже сжалось до убожества кукол и кукловодов? Вернее, палачей и тех, кого они ведут на казнь. Да не на казнь даже, а на… самоубийство. Нас Вполне устраивают такие правила игры в жизнь и смерть?

О кукловодах говорить не станем. Это откровенная нелюдь, отвратительные звери, как бы они сами себя не величали. Мерзкая, вонючая нелюдь - и все тут! Гораздо важнее, что если нет кукол, если мы перестаем быть внушаемыми, то кукловодам этим делать просто нечего! А вот как люди, нормальные люди становятся куклами?

По-разному, но всегда по гордости.

Приведем один лишь пример.

Примерно за два последних десятилетия в России сформировались устойчивое, дегенеративно-ориентированное, сообщество разнообразных общественных группировок, имеющих общность лишь в одном - в разрушительном духе. Многим они еще кажутся не слишком опасными, в то время как они опасны чрезвычайно, являясь зародышами социального коллапса, самоуничтожения. И от этой болезни у нас все еще нет иммунитета.

То есть сами по себе они - никто и звать их никак. Но они носители опасной заразы, которая посягает на любые формы нравственности, государственности, элементарного правопорядка, по любому поводу и по всему миру. Апокалипсическая саранча[1], несущая во чреве хаос. Тварь гордая, самодовольная, послушная только тому, кто кормит ее с рук.

Сатане…

Да, да - надо отдавать себе отчет в том, куда ведут нас нынешние "игры".

Заметим, кстати, что невменяемые вожаки этих "игр" осознанно или нет, но страстно желают воссесть на престол антихриста... Только напрасно мечтают. Престол сей готовится для особи особого рода. Можно было бы о ней поговорить, но сейчас речь о другом.

А эти так - окурки, расходный материал, как сейчас говорят. Покричат, повопят и навеки исчезнут в небытии. Кстати, а вы никогда не задумывались, чего на самом деле сейчас добиваются эти злые погремушки? Ведь им глубоко чужда любая правда, как вы сами понимаете. Они - рабы! Рабы самых низменных страстей, свобода им ни к чему.

Раба свобода мучает, безмерно тяготит!

А что же тогда рабу сему неключимому требуется?

Крови!

Вопят о справедливости, а жаждут крови, только крови и ничего, кроме крови! Всеми фибрами своей гнилой, мертвой души ненавидят они нормальных людей и жаждут их крови. Ведь только из рек, морей крови может быть сотворен антихристов престол.

И тут уместно снова и снова неустанно повторять страшные слова великого нашего святого - преподобного Иосифа Волоцкого: "Мы не нашли лекарства от этой болезни"! Пять сотен лет минуло, а общество все еще не соизволило разобраться, отчего так часто оно болезненно и глупо лишается головы, заглядывая за последнюю черту. Зачем стремится туда, где ждет вечное небытие? Для чего восторженно ищет смерти в адских муках?

Ответ прост, но малоприятен - от безумного страха пред… этими самыми муками. Своей рабской покорностью и пламенеющей "любовью" к видимым и невидимым силам зла гордые, напуганные людишки всякий раз хотят выторговать себе… льготные условия самоуничтожения. Например, какое-нибудь четвертование под общим наркозом.

- Фигу, а не наркозу! Вдоволь умоешься своей юшкой и утрешься собственными кишками! - в лицо хохочет кровожадный дух злобы, а общество[2], томно закатив глаза, истово ему рукоплещет, чтобы посредством оваций скрыть животный страх от самого себя.

- Нет, испугаться, впасть в ступор или истерику - это понятно, - возразит, быть может, читатель. - Но как можно ликовать по поводу собственной казни? Нет, такое невозможно!

- А вы когда-нибудь смотрели старые документальные фильмы про военные парады в фашистской Германии. Сейчас, при желании, почти все можно скачать в интернете. Если хорошенько присмотреться, вы увидите не "Триумф воли"[3], даже не мнимое торжество вселенского зла. Это банальная жажда смерти, неистовая жажда самоистребления.

Согласны?

- Для Германии, может, и так, но у нас-то все по-другому. У нас народ за правду и против воров! Многие кажутся достаточно искренними, и вообще нечего людей выставлять дураками, - возразят некоторые. - Да и не слыхали мы ни про "фигу", ни про "юшку!

- Ужели? А почему вы о них заговорили, и от кого прознали про юшку?

 

-2-

 

 

Как бы то ни было, но общество должно, наконец, перестать слишком легкомысленно относиться к очень многим застарелым социальным болезням, давным-давно ставшим "лицом" нашего времени. "Лицом" сильно перекошенным…

От злобы и страха…

А явления эти подобны чумным бациллам. От них поначалу нетрудно защититься. Если к ним не прикасаться, они вообще неопасны, по крайней мере, до тех пор, пока твоя душа не откликнется на их сладкий лживый зов. Только тогда пробуждается невидимая смерть.

Но если соблюдать элементарные правила социальной гигиены, проще говоря, сохранять естественную человеческую нравственность, смерть никогда не проснется и никогда не станет истреблять твой род. Но… мы ведь умные, вершим историю, а не учим ее уроков!

Деструктивные группировки могут быть самого разного толка и направления. И опасны-то они, опять же, не сами по себе, а только своим разрушительным духом. А дух этот, повторимся, - пронизанный страхом и гордостью - дух грядущего антихриста. И он очень, очень заразителен. И, что удивительно, страх при этом обыкновенно притворяется отвагой, а рабская покорность сатане любит представлять себя эдаким неукротимым порывом к свободе и правде. Отчаяние же чаще всего проявляет себя необузданным весельем.

Понятно, что любые сообщества такого толка чрезвычайно опасны и для государства, и его граждан. Собирающий людей наиболее социально активных, этот общественный феномен зиждется, грубо говоря, на трех "китах". Во-первых, ярко выраженных неадекватности и невменяемости его адептов. Во-вторых, истероидно-протестной[4] природе их активности. В-третьих, все без исключения активные участники таких группировок либо обладают скрытой психически болезненностью, либо уже откровенно больны.

Ну, а, в конечном счете, все сводится к скрытому еще для многих сатанизму…

Жесткое и бескомпромиссное поведение протестных сообществ гарантирует быструю ротацию, выбывание наиболее активных членов по причине скорого достижения ими открытых форм психических расстройств, отчего их прежняя общественная деятельность становится просто физически невозможной. Ко всему прочему, проблемы существенно усугубляются яркой суицидальной и сексопатологической природой протестных движений.

Вспомните хотя бы великого некогда шахматиста, не вылезающего теперь за скандалы и драки из кутузки или по-своему блистательного прежде вице-премьера, по-братски разделяющего с ним жесткое тюремное ложе и жидкую баланду "доширака". Согласитесь, деградация несомненна. "Из князи" как говориться[5]… Сами понимаете. Пример, разумеется, не в состоянии передать ни полноты, ни масштабов происходящей трагедии, трагедии огромного числа наших заблудших наших сограждан, зато, как нам кажется, поучителен.

И мы привели, заметьте, далеко не самый худший вариант исхода…

Совершенно очевидно, что длительное подержание численности таких движений возможно только при наличии внешнего управления и развитой системы пополнения "свежим материалом". А такое бывает только в обществе откровенно больном, в котором всегда найдется достаточное количество социально дезориентированных и ожесточенных людей. А нынешнее российское общество, приходится признать, именно таково...

А еще, нужна мода на протест и … страх.

Для формирования моды на такого рода извращения достаточно наличия повышенных внушаемости и гордости. А для страха вообще довольно одной гордости. Гордые трусы, собранные сплоченную стаю какой-либо очень пламенной, но непременно дефективной идеей, способны творить неслыханные чудеса храбрости.

Храбрости, разумеется, мнимой, надрывной и недолгой[6]…

Мы тут вскользь упомянули о "внешнем управлении". О кукловодах, о которых говорилось только что. Может, не стоило к этому возвращаться, если б такая схема не являлась бы "визитной карточкой" самого… духа злобы. Любая секта или подобное ей социальное движение непременно требуют управления некими особыми субъектами, пламенным идеям не подверженными. Либо "трезво" управлять, либо сходить с ума вместе со всеми. Иного не дано. Но тогда цель секты ли, движения ли никогда не будет достигнута - абсолютно все сойдут с ума задолго до ее достижения. Война будет позорно проиграна...

- Нет! Так дело не пойдет! - откуда-то раздался утробный голос.

А ведь народ наш только-только начал приходить в чувство. Экономика медленно, со скрипом, с огромным усилием, начала выходить из "пике", несмотря на тупость, алчность и вороватость власть имущих госчиновников и бизнесменов. Больших и маленьких.

Президент, к примеру, приказывает, а они его брезгливо игнорируют.

- Кто я, и кто он! - говорят сами себе, упиваясь мнимой властью, бессовестностью, безнаказанностью и сворованными у народа деньгами - "властелины душ человеческих"…

Тем не менее, постепенно поднимается из пепла разоренная дотла похотливыми демократизаторами промышленность. Наука - всеми забытая гордость - "похоронившая" великие школы, в муках рождает новых гениев, жаждущих посвятить себя служению Родине.

Некоторые, покинувшие Россию в тяжелые годы, объевшись на чужбине оберток от брезгливо брошенных им сникерсов и синтетических гамбургеров, помалу возвращаются из-за "бугра" для возрождения милого Отечества.

От жизни жвачной, сумеречной, бессмысленной их снова тянет к жизни пусть небогатой, зато настоящей, живой, человеческой, целеустремленной. Осознанно или нет, но многие из них, хочется думать, уже начали понимать, что не на фривольном Бродвее, не в распутном Голливуде и не в надувшемся от крови пауке Пентагона или самодовольном, одуревшем от безнаказанности Уолл-Стрите решаются судьбы мира - нет!

Но и нам надо отдавать себе отчет, что на российских просторах уже давно и вовсю идет невидимая пока еще многим война. По-обыкновению на полное наше истребление... Необъявленная война объявлена, и мы не имеем права ее проиграть. И не проиграем! Почему? Да потому, что таков мир. Потому что не все безвольно покоряются злу.

И вообще… Ну, не проиграем, и все тут! Разве сказанного мало?

Тогда скажем еще.

 

1.    Битва за бесконечность.

 

 

 

 

-3-

 

Россия!

Ее безмолвные, все еще бесконечные, пределы излучают удивительные покой и правду. Она более многих других трепетно хранит в своем сердце вселенское равновесие. Поэтому-то именно здесь человек, сумевший оградить себя от скверного духа и бесстыдства массовой культуры, как и прежде может вздохнуть полой грудью, проникнуться бесконечным величием пространств и пределов, постичь непостижимые тайны мироздания.

Если испытывает в том нужду, разумеется.

Может даже ощутить, что без Аляски, Крыма и Севастополя душа испытывает некоторое стеснение, как будто одел пиджак меньшего размера. Особенно тяготит потеря Севастополя. Город русской славы… Да, представьте себе - город русской славы но не русский!

То есть русский, населен с кровными братьями, отказавшихся от родства с нами…

Да, без нее никак. Без славы, то есть. И не ради тщеславия, а именно славы - победоносного духа наших общих предков. И не жадность или обида за воровство стали помехой нашему восприятию мира. Просто душе в сжимающемся мире становится все теснее и теснее. Нет, можно, конечно и без всего этого - без Арктики даже и атомных ледоколов, без тундры, заполярной "мертвой дороги" и БАМа, без улыбки Гагарина. Вот только постижение беспредельности с каждым днем, с каждым годом дается с все большим усилием.

А еще, разделение по живому сердца единой и неделимой России не только ужасный смертный грех, но и несомненное знамение близости Последних Времен. Да, хотя нас сейчас не так уж и много, но нам все равно тесно. Россию всегда манила беспредельность, но не для мирового господства. Россия хоть и самодостаточна, но всегда в поиске.

Впрочем, перечисленные досадные недоразумения временны, скоротечны, особенно в масштабах вселенского российского предназначения. В ней, в России, все еще остаются скрытыми и непознанными великие тайны пространств и времен, жизни и смерти! А еще, все, все, все, что когда-либо было утрачено, уворовано у нас, непременно вернется.

До самой последней ниточки, если к тому времени в этом сохранится хоть малейшая нужда. И вернется не предельным напряжением народной воли, не посредством угроз или справедливой карой, уготованных супостатам, а просто так - само собою. Ну, может, и не совсем просто, и не совсем собою, но вернется. А если этого почему-либо не случится, следовательно, нам уже не до нынешних проблем. Настанет иная пора - пора деяний несколько иного рода. Жестких, бескомпромиссных, судьбоносных, великих.

Высших…

Время Решительного Сражения со Злом. И тогда совсем уж скоро, как в песне о "Варяге", наступит славное время "Последнего Парада" России. Парада великого, непостижимого, страшного, но неудержимо манящего. Мир, погрязший в болоте трусости, остолбенеет от ужаса увиденной им беспримерной отваги. Он, насквозь продавшийся злу, даже не помышляет о какой-либо свободе, кроме "свободы" богопротивных "меньшинств".

А тут вдруг наглая непокорность злу и совершенное неприятие "Хозяина"[7]!

Да, это будет еще то времечко… Ух-ты!

Пора удивительная, небесная, почти ангельская но, притом, чрезвычайно, до самой последней крайности болезненная. А боли-то ведь никто не любит. Точнее, никто из тех, кто за нею не ощутит в своем сердце обжигающих, целительных токов, удивительной Божьей благости. Так вот, только те, кто ее ощутят, те и пойдут в последний бой, а все остальные, до последнего же момента скрывая от себя свою подлую трусость, сдадутся аду с потрохами, возможно даже под крики самых, что ни на есть, патриотических лозунгов.

А наш дивный, золотом блестящей в свете заходящего солнца броней "Варяг" - Россия - выйдет из заросшей тиной лягушачьей гавани человечьего нравственного и духовного разложения на бескрайние просторы истинной свободы. На смертный бой! Туда, где его с дрожью ждет непримиримый, извечный противник - сатана!

С ним биться.

Кто - кого, до последней капли крови. Ни условностей, ни компромиссов! Вот он - враг, вот она - цель! Прорваться сквозь цепкие вражьи лапы прямо к Вечности. Это же здорово, это по-нашему. Кто желает присоединиться к сей славной последней потехе?

Никто? Ну, и шут с вами, а нам уж и теперь не досуг. Нам не до вас.

У нас - Дело!

Вот так-то братцы-кролики! Что, храбрецы, поджали ушки-то? Ну, ну…

Ан нет, смотрите-ка, нашего полку прибыло! Со всех концов земли устремились к нам жаждущие. Чего? Быть всеми преданными, живыми закопанными, сожженными заживо, порубленными на куски? Именно! Именно для этого и явятся, молодцы.

Ведь на Руси все не так, как у нормальных людей. Все криво, все косо, все наоборот. И вообще нет хуже места. Так почему же она так греет сердца верных? Почему за нее жизнь отдали несчетное число миллионов людей, и еще больше отдадут. А потому!

На Руси больно жить, да сладко умирать!

Для тех, кто понимает.

Чужим этого все равно не объяснить, а своим и без того все понятно.

В этой сладости-то и заключена вся наша непобедимая сила и непостижимая тайна. Пойдите сами и убедитесь, разгадайте секрет. Что, страшно? Так в этом-то и дело! На Руси слишком часто бывает стремно, выражаясь словами современного жаргона, но и невероятно спасительно! Правда, не для всех. Трусам и предателям здесь делать нечего.

Нет, их всегда хватает, но участь их ужасна. Лучше бы им вовсе не родиться!

Вот так и живем - не тужим. Одни гибнут ни за понюшку табака, а другие в это же самое время торжествующе входят в Небесные Обители. Право слово - так только и можно стать человеком! Однако главная слава и самое гнусное предательство впереди…

Это когда мир совершенно разделится на верных и неверных. Нет, не так, как эти слова понимают неведающие Духа Свята, а в том смысле, что верный, познавший единожды Господа, вкусивший его Любви, более не сможет предать. Ни жены, ни детей, ни Родины, ни отцов, ни, тем более, благословенной Веры. Кстати, именно "мелкая" измена, семейная например (увы, слишком ставшая распространенной нынче среди "верных"), как раз станет для многих первым зловещим знаком грядущей роковой - последней неверности. Ведь даже самое малое предательство крепко-накрепко вяжет человечью волю.

Вырваться из его железных пут бывает очень трудно, порою и невозможно…

Большое всегда начинается с малого. Впрочем, так уж ли малое мало?

А вот каково будущее: верные, всей душой устремляются к Вечности, как к самой заветной цели, а ставшие неверными с дрожащими от нетерпения руками отворяют заветные врата земного ада - врата самой "светлой и высокой" земной мечты. Только там они окончательно и бесповоротно поймут, что ни о деньгах, ни о распутстве, ни о власти, ни о гордой похоти или просто водке все это время томно мечтала их выжженная страстями душа.

Даже кровь окажется на втором месте!

Оказалось, душа нестерпимо жаждала, смертельно томилась, мучилась даже в ожидании ничего иного, как адских страданий - ужасного плача и скрежета зубовного[8]! Да, да - как это не покажется странным, но настоящим "венцом" желаний любого отступника от неколебимого и вечного нравственного закона непременно становятся… адские мучения.

Такие желанные и такие ненавистные одновременно...

А еще, людьми падшего мира сего будет двигать неукротимая зависть ко всем, кто избрал себе иной, светлый удел, к тем, кто среди всеобщего озверения, нравственного и духовного вырождения сделал единственно верный и достойный выбор - остался человеком!

Этот выбор и сейчас не так уж и непрост, а уж тогда…

Судите сами, на пути к Вечности, на всякого, сохранившего верность, восстанут все силы зла мира сего, и для сохранения человеческого облика придется штурмом и кровью прорываться сквозь ревущие от зависти, боли и злобы, бесноватые орды. К счастью, нынешняя неопределенность прекратится. Станет ясно, кто воистину храбр, а кто только надмевался. Кто всем сердцем готов положить душу "за други своя"[9], а кто, дрожа от трусости и зависти, бесшумно достает кинжал, чтобы с ненавистью вонзить его в спину самого верного и преданного друга. Да, да - вот оно каково, великое время последних героев и гнусных предателей. Время немыслимого подвига и запредельной подлости.

Середины, как сейчас, не станет вовсе - либо там, либо здесь!

Любые земные привязанности, даже само время и пространство (!) потеряют прежние смысл и значение, будучи властно поглощенными невообразимой еще беспредельностью Вечности. А в это самое время весь огромный и надменный мир неожиданно для себя сожмется до ничтожных размеров, до булавочной головки. Впрочем, успеет напоследок удивиться сему, притом еще и провозгласить себя властелином всего сущего.

И это гордое заявление сделает… та самая булавочная головка.

Представьте себе!

А неслыханный героизм и самое омерзительное иудство достигнут предела, разделив Россию окончательно и бесповоротно на два непримиримых лагеря. Причем разительные перемены эти вовсе не приведут Россию к погибели, униженности или, избави Бог, умалению, которых с огромным нетерпением столетиями жаждут наши многочисленные "доброжелатели" и "братья". Та славная пора станет временем необыкновенного и таинственного возрождения обновленного благодатью божьего народа для Вечности.

Впрочем, прежде того, хотя и почти в самом конце, всем племенам и народам земли должен ясно открыться истинно благородный смысл все еще таинственных для большинства слов: "Третий Рим". Его мощная царская воля еще должна стать, пусть ненадолго, но неколебимой. Ведь он - не творение человеческой воли и мудрости, а творение благодатное, Божье. Поэтому и не может проиграть ни единой войны. Так что, все прошлые неудачи и поражения когда-нибудь непременно обернутся поразительным триумфом. И Афганистан, и екатерининская Малороссия, да и та же проигранная "холодная война".

Нам всего этого уже будет не нужно, это уже не для России, всей душою устремленной от нынешнего безумного мира - мира тленного, призрачного - к миру истинному, всесовершенному. Это лишь для безоговорочного утверждения в падшем мире Силы и Правды Божьей. Пред концом своих бесславных и бесполезных интриг, обмана и злодейств падший мир всенепременно должен быть ясно и твердо уведомлен, что Воля Божия - это Воля Божия, , а не пустой звук. И ее всем без исключения надлежит неукоснительно исполнять, а не безнаказанно обсуждать, сомневаться и исправлять по собственному усмотрению.

Русская дорога хотя и кажется кривой, да и в самом деле извилиста, но неизменно ведет прямо к Небу, прямо к Богу. Просто человек не всегда различает руку Божью, ведущую его сквозь полные смертельных опасностей места. И люди гибли, очень много людей погибло на этом пути, но не потому, что Господь оставлял "несчастных сиротинушек" а оттого, что они сами от гордости и трусости оставили Его. Как бы то ни было, но Россия, Русь упорно следует туда, где обретет заслуженный покой после долгой тысячи лет непрерывной Войны. Усталый воин отложит свой разящий меч, слезно припав ко Всемилостивому Творцу. Не все, бьющие себя в грудь, решатся проследовать этим путем, не все…

 

 

-3-

 

Это их право.

И пусть сохранивших верность окажется меньше, чем хотелось бы, но именно они явят собою все величие и полноту народа русского. И хотя многие, быть может, будут совсем иной крови, народности, но так и должно быть. Россия - не кровь, а дух! Поэтому-то они, такие разные, но единодушно исполненные Духа Свята, явят потрясенному миру прикровенную Россию - Единую и Неделимую во Христе. В Нем и только в Нем бесчисленные ее племена и народы Руси обретут и совершенную полноту, и полноту совершенства.

Евангелие непреложно и недвусмысленно возвещает, что не "крутые", как сейчас принято называть определенный круг лиц, а кроткие наследуют землю[10]. Почему кроткие, смиренные? Можно попытаться объяснить хотя бы с позиций современной науки, а можно просто сказать: "Такова воля Божия, и она исполняется беспрекословно, пусть и помимо твоей воли". Впрочем, сами судите. Нынешняя "крутость" ограничивается лишь тем, что душа "крутых" охвачена огнем страстей, который просто-напросто выжигают их изнутри. Какая уж тут земля, какая уж власть над нею? Даже над землей могильной.

Кротость - не безволие, как многие полагают, а совершенство воли и разума.

Так что, пусть пока "крутые" побалуются, потешатся напрасными иллюзиями. А для обычных людей, даже никогда не покидавших своего маленького поселка, городка или самой Москвы ощущение пространства и времени оказывалось отчасти поврежденным.

Да, Россия все еще огромна, но уже не так бесконечна, как прежде. А это мешает главному назначению российской жизни - восприятию Вечности. А ведь бесконечность, помимо прочего, это еще и естественная защита России. Да, да - вы не ослышались. Именно защита. Мир, покидающий Христа, безумно боится и бесконечности вообще, и Российских пределов, в частности. Подели, к примеру, Россию пополам, потеряй при этом она свою бесконечность, так на нее немедленно набросятся сотни, тысячи, мириады врагов.

Так когда-нибудь и произойдет...

А некоторые народы, например те же немцы, стремятся порою раздавить Россию, но бояться притом величия ее пространств. Вот, что писал гитлеровский маршал фон Клейст, подавленный русой бесконечностью. "Эти обширные пространства угнетают меня. А эти людские орды! Если мы не перетянем их на свою сторону, то погибнем!"

В этом смысле, разделение России - вернейший признак начала всемирного процесса, описанного Апокалипсисом. Именно тогда, по-видимому, сдвинется ось сознания, изменяя, тем самым, и все остальное. Страшно или нет? Как сказать… Можно предположить, что к тому времени у нас появятся иные проблемы и цели, кроме охранения бесконечности. И они будут, как мы говорили, неизмеримо выше целей нынешних. Россия станет еще на одну ступень выше к Небу, ближе к Богу. И ей останется сделать всего лишь последний шаг. Самый страшный, самый великий и благодатный. Но и не о нем сейчас речь…

Нет, конечно же, другим народам наверняка можно спасаться как-то иначе, но мы-то так приросли к беспредельности, что не можем без нее. Спасаются не только на Руси. Не перевелись еще в мире великие Божьи светильники. Но наше нынешнее стеснение не только стесняет, но и принуждает русскую душу вырваться вообще за пределы пределов.

Или ограничить себя гордым прозябанием, в котором нет ничего, кроме эгоизма. Но тогда надо понять, что ты перестал быть русским, надо забыть, что такое Родина, брезгливо именуя ее: "Эта страна". Таких сейчас много развелось.

В этой связи, хотя быть может это и совсем не к месту, но Россия еще может простить дурь Ельцина, но никогда не извинит гнусного предательства Горбачева. Первый, в конце концов, по-видимому, вообще мало понимал, что делал, и просто раньше других, подобных ему, завершил ставшее к тому времени неизбежным зло, в то время как второй - откровенный виновник и осознанный разоритель огромной страны действительно братских народов.

Гордый, упитанный, ничтожный, запечатленный человечек, всю жизнь рвавшийся к власти по чужим головам. Он никак не мог понять и удержать в своих липких лапках обжигающую мощь российской бесконечности. Только оказавшись на вершине власти, ощутил всю огромность СССР и тяжесть свей неполноценности пред ним. Поэтому, ни мало не сумяшеся, решил избавиться от него, дотла разорив все то, чего не собирал... Тем самым он чуть-чуть не запустил неудержимый маховик Последних Времен!

А, может, даже и запустил…

Представьте, ведь он удумал убить (!) ни много, ни мало, а саму бесконечность! Ну, сами теперь решайте, что еще можно сказать об этом безумном и ужасном злодеянии?

А то, что сталось с брошенными им в адское пекло народами, ему всегда было наплевать! И не ради какого-то надуманного прогресса или абстрактно гуманных соображений, а исключительно ради элементарной зависти к нормальным, чистоплотным людям, он намеренно попустил нечистой силе растлевать, разорять и грабить растерянный народ.

Все остальное - дело техники и времени!

Теперь же израненной, искалеченной, усталой России приходится, в который уже раз, подниматься с колен притом, что исконный враг вовсе не намерен оставлять нас в покое. Ведь он пришел сюда не просто разорять, а убивать. Жаждет крови, не насытившись малой.

- Подавай мне большую, последнюю… - змеей шипит враг из рекламных роликов, капая ядовитой слюной в сердца все еще легкомысленных граждан. Значит, снова бой не на жизнь, а насмерть с силой огромной, нечистой, невидимой, но не всевластной...

А мы, едва-едва успев оправиться от одного горя, тут же "вляпались" в другое - очередная вавилонская блудница, разверзнув утробу своей издохшей перестроечной матери, восстала из... Не хочется употреблять нецензурные слова. А, надо сказать, прежняя нечисть умерла-то не сама! Вообще-то эти твари бессмертны - как мифические гидры потому, что у них на месте одной отрубленной головы немедленно вырастают две.

Однако ж, вот парадокс, дохнут за-р-р-р-а-зы, дохнут. Да еще как дохнут.

Так им и надо!

Прежнюю убило единственное действенное для тварей подобного рода оружие - народное смирение. Ну, и Вера Христова, разумеется. Без нее, без Святой Веры, эту мерзость вообще никому и никогда не одолеть. Поймите, ну не может грешный человек без Христа стать смиренным, а, значит, побеждать. Не может - и все тут! А еще, смирение скрывает в себе любовь. Она-то и убивает зло. Просто обнаружить в смирении любовь для нас бывает непросто. А что касается блудниц, то первая, перестроечная, сдохла от обретения нами потерянного смирения, а нынешняя поднялась от нашей же гордости и самомнения.

"И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена … держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых…"[11].

Как остановить неудержимую поступь страшного зверя, в который раз несущего нам "в дар" самоуничтожение в лице очередной блудницы. Как спасти себя и своих детей от ядовитых ее чар. Ведь даже храмы нынче слишком часто раздираются упреками, осуждением и неприязнью. Еще недавно было не так, нет! А сейчас некоторым уж не до любви, не до Христа, не до Церкви. "Есть, брат, дела поважнее"! - истово вопиют новоявленные фарисеи, истерично раздирая хитон Христов - Его возлюбленную Церковь: "И начальство безблагодатно, и возлюбленный брат уж и не брат вовсе. Скурвился - вражина!". И все эти беззакония творятся исключительно ради блага Церкви

"Живи Она вечно!" - а как же иначе? Иначе никак!

А ведь, за грозным фарисейским правдоисканием тоже скрывается невыносимый… животный страх. Да, да - точно такой, какой испытывали фарисеи Евангельские. Они, совсем как мы, почти искренне искали правду, еще раз правду и одну только правду. Почти. Это значит, что они делали почти все верно, но только так, чтобы… не беспокоить зверя. По виду - правда, а по сути - все та же злоба, хотя бы и обернутая правдоподобной ложью. Ну, может, сперва тайная, неявная покорность зверю, а уж потом...

В этом, кстати, и заключается кровное родство обоюдоненавидящих друг друга и новоявленного фарисейства, и их мнимого антипода - надменного протестного движения.

Хотим ли мы с вами продолжить занятные фарисейские "опыты"? Нет? Тогда надо зарубить на носу, что победить страх перед зверем может только любовь, причем самая чистая - Христова. Не ее ли мы опрометчиво потеряли в пылу борьбы за мнимую справедливость? И не к нам ли обращен упрек Господень: "Ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Но … ты оставил первую любовь твою"[12].

Любовь - вот единственное наше оружие, действенное против любых форм проявления зла. Все остальное лишь для вспоможения. А что бывает с воинами, которые в пылу смертной схватки потерял или намеренно бросил меч? Хотел сдаться на милость "победителя"? Только "победитель" этот, напомним, в плен не брал, не берет, и не будет брать…

 

 

-4-

 

Наша не слишком большая, нескладная и неудобочитаемая история повествует о том времени, когда брат восстал на брата, забыв заповеди Божии. Забыл о любви к Богу и ближнему из-за любви к самому себе. Какой трагедией для миллионов убитых и искалеченных людей все это обернулось, все знают. А ведь всего этого можно было избежать.

Просто люби любящего тебя Бога - и все! Это же естество человечьей природы.

И еще, нам надо понять - или вавилонская блудница снова начнет истреблять народ, или опять сдохнет. Если уж она родилась, а она родилась, то не перестанет убивать наши души до собственной смерти. Она невменяема и никакие уговоры ее не остановят. И оставьте искать ее среди инородцев и иноверцев, хотя она и ими не пренебрегает. Не в них суть. Главная болезнь, а блудница - болезнь, заключена в нас самих, в наших снова каменеющих от гордого самодовольства сердцах. Физически ее невозможно уничтожить, поскольку она имеет духовную природу. А дух, пусть и скверный и истребляется только духом.

Чистым!

Где ж нам взять такой дух? Об этом и пойдет речь. Но, сперва, приведем еще одну поучительную цитату: "Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою! Горе тем, которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток, которые за подарки оправдывают виновного и правых лишают законного!"[13].

Разве сейчас не так, разве нынче иначе? Это ж про нас с вами! А ведь пророком описана точно такая же социальная, как сейчас сказали бы, среда из которой блудница проклятая и черплет свои огромные силу и власть. Но сколько не надмевайся, а конец у самодовольных один: "За то, как огонь съедает солому, и пламя истребляет сено, так истлеет корень их, и цвет их разнесется, как прах; потому что они отвергли закон Господа…"[14]. Какой закон? Любви! Тот самой, коей сотворена вселенная, и которая бесстыдно нынче пренебрегается человеком. "Истлеет корень", значит, истребится весь род.

Весь! Слышите - весь!

Страшная кара притом, что нынешняя численность нашего населения строго подчиняется закону, изложенному благословенным пророком Исаией. Ведь нас, не начни мы искать лживую правду, не доверься мы вавилонским блудницам, давно должно было бы быть в несколько раз больше, чем сейчас! И многие об этом сильно сокрушаются? А ведь исчезла-то в безвестии наша нерожденная и истребленная родня.

Там все наши!

Что же теперь нам остается делать? Остановить нарастающее народное безумие, прогнать из сердца страстное желание снова сокрушить то немногое, что еще неразрушено, что еще осталось, перестать верить своим самым "искренними намерениями". Если не захотим перемениться, все наши потуги станут бесполезным, а любые "правдоискатели", рано или поздно, продают бессмертную душу диаволу! И хотя вменяемых сейчас все еще больше, чем невменяемых, но ведь чаша духовных весов со злом может перевесить все наше добро одним единственным "прекрасным" днем, одним единственным яростным лозунгом, страстным порывом, призывающим народ ко всеобщей справедливости.

Такое уже не раз бывало…

Помните: "Zig Hail!, Zig Hail!" - как красиво все начиналось…

И тут все из-за нее, из-за проклятой блудницы! Что ж, будем ждать, пока она всех нас сожрет? А ведь чаша в ее руках, наполнена не просто мерзостью злодеяний - до самого верха наполнена она человечьей кровью. Нашей с вами, между прочим. Нравится вам такая прелестная картинка? Нет? Так давайте же остановим свое бесконечное падение в бездну, прекратим, бессмысленные и богопротивные поиски злой, самочинной "правды".

Давайте вернемся к истинной. Ну, хорошо, пусть мы с вами и остановили свое безумие, а что делать с остальными - такими же дурными, как и мы еще недавно, почти невменяемыми? Оставить, дать блуднице сожрать их, бросить их души в жертвенный огонь Молоха, отдать врагу на вечную погибель? Конечно, ведь они свои страдания справедливо заслужили, а мы, просто так - сторонние наблюдатели. И какое нам до них дело!

Или нет?

Так нельзя! И остановить нельзя, и бросить их, одуревших от безумной "свободы", нельзя. Но что может один против огромной силы, которая влечет наших, самоуверенных сограждан, прямо в геенский огнь? Тем более, что именно старающихся их спасти они обыкновенно ненавидят более других. Но ведь они совершенно невменяемы, глубоко повреждены в уме. Так что, подобное поведение в их положении даже естественно. А спасать и спасаться надо, непременно надо! Не следует только без особой нужды лезть в огонь.

А сперва, надо начать спасение с самого себя.

И еще, начавший спасаться, непременно получает какую-то особенную благодатную силу, которая позволяет ему вырваться из круговорота всеобщего безумия. И хотя это непросто, однако вырываться все равно надо. Не погибать же, как дурак, хотя б и за компанию. Жалко погибающих. Но что может сделать один против всех, против закоренелой гордости, против беспредельного самодурства, блуда, пьянства, вообще развращенности.

Что-то, да может, если захочет, конечно. "Один в поле не воин" - скажете вы. "Воин, воин - еще какой воин!" - ответим мы и приведем в пример хотя и насквозь придуманную историю, но в ней почти все взято из жизни. Разве что приукрашено сверх меры и страху напущено для пущей важности. Ну и что с того! Будьте снисходительны. Может, что-то все же вам пригодится и что-то, хоть и невнятно, да объяснит?

А мы, как раз, и хотим показать, как много людей может спасти один единственный человек, хотя и не говорим, сколько: десятков, сотен или тысяч. Это не нашего ума дело. Мы и сами не знаем. Просто человек, люди, оказавшиеся в самом центре нашего повествования, искренне, всем сердцем искали правды, толком даже не понимая, что всю свою никчемную жизнь посвятили этому священному делу. Там подурил, здесь согрешил, в Бога, можно сказать, не верил. А, между тем, все их естество все время было буквально пропитано не только скверными делами, хотя их и не счесть, не злобой, хотя зла творили немало, не… Не станем дальше продолжать список их бесчисленных "подвигов".

Скажем проще, герой или герои искренне любили Бога, искали Его, сами не ведая того, хотя и постоянно огорчали Его непокорством и самонадеянной вздорностью. Только, все равно искренне, всем сердцем любили, а, потеряв любовь, жаждали вернуть ее. Не праведники, не молитвенники, враги даже, не церковные люди, хотя Церковью все заканчивается. Просто непутевые наши герои сохранили в своем сердце жертвенный дух. Он-то и вывел их, в конце концов, на единственно верную дорогу жизни. Правда, за это пришлось заплатить немалую цену. Никто из нас не сможет дать и сотой доли того, что пришлось заплатить им. Но они ни на мгновение не пожалели о потерянном. Ведь приобрели-то неизмеримо больше, чем отдали. И, все же, лучше завидовать им со стороны…

Да, таковы уж избранники Божии - нам не чета!

А еще, мы хотели показать, что на пути любого, следующего к Царству Небесному, всегда стоит невидимое зло. Может и видимое тоже, но главное невидимо. Поэтому-то оно и особенно опасно, ведь человек часто даже и не подозревает о его присутствии. Оно очень сильно, невероятно коварно, по-своему чрезвычайно умно, и люто, люто ненавидит всех спасающихся. Но нам совершенно необходимо его одолеть. Самому человеку это абсолютно невозможно. Нельзя даже мечтать об этом, иначе тебя немедленно убьет твое собственное гордое зло, которое каждый из нас несет в своем сердце. Чем-чем, а гордостью болен каждый из нас. Это так - простое предупреждение, а не повод для уныния.

Прорвемся!

Побеждает ведь не человек, а Иисус Христос. Да, Он уже победил зло!

Человеку даже нет нужды рваться в бой. Страстно, во всяком случае. Ищешь правды - значит, ищешь Бога. А если ищешь Его, враг сам найдет тебя, где бы ты ни был. Вот тут и начинается ратное дело - сражайся! Да не понарошку, а, быть может, до последней капли крови. Почему мы сказали: "понарошку", да потому что во все времена у людей это самое любимое дело. "Что, боишься настоящего врага? Так придумай себе такого, чтобы как будто бы за правду бьешься - научает нас пугливый наш ум - но только так, чтобы лукавого не слишком злить. Еще лучше невзначай как бы и ублажать. Нет, конечно! Все должно быть предельно честно. Почти все… Вот воюешь ты с ним, как бы с ним, но притом не против него! Иначе, избави Бог, какие неприятности тебя ожидают".

Опасны подобного рода игры разума. А ведь в них слишком многие сейчас играют. Азартно играют. Кто за чистоту леса какого-нибудь, например, воюет. Кто бузит на предмет свободы слова, обличает политиков, где-то даже справедливо. Кто ратует за веру. Кто находит главного врага в лице жены - таких "правдолюбцев" особенно развелось, даже в храмах.

И все отважны и бескомпромиссны. Только чьи почти незаметные рожки у них порою торчат из-за спины! Чьи звонкие копытца нетерпеливо стучат за ними по брусчатке? Кто так негромко хохочет над их "праведным гневом" в схватке с правопорядком?

Доиграются… Ой, доиграются. Жестоко доиграются!

Нам же следует биться с врагом не мнимым, не придуманным, а с настоящим. Не рваться туда, куда тебя никто не звал, в то, чего ты не понимаешь, хотя и мнишь себя экспертом-специалистом. Биться следует только тогда, когда враг сам на тебя напал.

Ждать же придется совсем недолго, соскучиться даже не успеешь. Может, дело кончится жестоким кровопролитием, а, может, крови твоей не потребуется и вовсе. Это уж кому как свезет. Мы ведь не призываем прятаться, как некоторые, быть может, подумали. Просто в тот самый момент, как человек возжаждал Правды, он уже решительно вступил в смертную схватку. Мы только предупреждаем, что не следует прежде времени лезть в самую ее гущу. Придет время, успеешь навоеваться до отвала!

Итак, каждому дается против силы его. Много сил - и терпеть много. А с тех, кому мало дано, и спросу не слишком. Нашему же придуманному герою дано было изрядно. Оттого, сами понимаете, приключения его - не приведи Господи. Страшные, но, как нам кажется, поучительные. А так ли это или нет, вам судить, да рядить.

 

Итак, начнем, пожалуй!

 

 

 

2.    Всадник.

 

 

-1-

 

Всадник осторожно продвигался вдоль заснеженной кромки крутого берега в поисках спуска. Неприятная дорога. Мало, что снег глубок, но и без этого коню каждый шаг давался с огромным трудом. После неожиданной, не по времени, оттепели ударили сильные морозы, отчего образовался необычно толстый и крепкий наст. С оглушительным хрустом лопался он под копытами, острыми, как стекло, осколками резал лодыжки и колени, сотрясая пустынные просторы и осыпая заспанные сосны. Хорошо, что Всадник вовремя туго перевязал ноги коня толстой холстиной, иначе тот давно истек бы кровью. И пришлось бы нашему бедолаге брести дальше пехом, что в данной ситуации смерти подобно.

Впрочем, перспективы путешествия и без этого не давали поводов для оптимизма. До такой степени не давали, что впору вешаться. Судите сами, какой оптимизм, если непонятно, что происходят с тобою, с твоим рассудком, если сил не осталось вовсе. Смысл-то во всем происходящем явно был, в чем-то заключался, только в чем именно?

- Непонятно, н-и-ч-ч-е-го непонятно! - пробурчал под нос Всадник, оглядываясь.

Чаще всего он склонялся к мысли о наваждении или сне наяву. Но ни к наваждениям, ни снам происходящее не относилось. Впрочем, никакая, даже самая уверенная уверенность ни в чем уже не убеждала, поскольку беда Всадника усугублялась тем, что он совершенно ничего не помнил - даже вчерашнего дня не помнил. Он жил как бы вне времени.

Ничего не знал, ничего не помнил, ничего не понимал. Даже кто он, где находится, куда бредет, тем более зачем. Но и помешательством происходящее нельзя назвать - тут было что-то другое. Со стороны казалось, что посреди бескрайних таежных просторов затерялся маленький, промерзший насквозь человечек без рода-племени, без имени, без сил и почти без еды. Невозможно представить, как он вообще забрел в это безлюдное место.

И все же он не сдавался, не понимая причины своего упорства. Сознание его к тому времени стало настолько спутанным, что ему ни в чем нельзя было доверять. Можно сказать, что оно совсем утратило способность на принятие ответственных решений. Однако цель у Всадника все-таки была. Причем настолько важная, что исключала малейшее сомнение в своей целесообразности. Решение было когда-то давным-давно, раз и навсегда принято. И никакая давность не могла умалить прежней значимости того решения.

А хоть бы и умаляла, все равно непонятно откуда у Всадника брались силы на продолжение изнурительного пути, не сулящего ничего хорошего. В том, что все хорошее ему "заказано", что ему не видать его как своих ушей, человек был убежден, однако от заветной цели не отступился. И это притом, что измученный до предела Всадник перестал понимать, что хуже: умереть на этом самом месте от изнеможения, голода и холода или днем позже от невыносимого одиночества. И так и эдак, а смерти не избежать.

Пусть он и забыл, от чрезмерной усталости и нервного напряжения, об изначальном предназначении путешествия, но о неизбежности погибели, неразрывно связанной с ее достижением, помнил еже-се-кун-дно! Не вдаваясь в рассуждения, Всадник осмысленно и твердо шел на верную смерть. Но тогда возникал закономерный вопрос. Почему умереть следовало незнамо где, если то же самое можно сделать на сем самом месте?

- Умер - и дело с концом! Мертвецу ведь все равно, где лежать, не правда ли? - некстати дал о себе знать внутренний голос. - Зачем мучить себя, если проще застрелиться?

- Нет, неправда! - прошипел Всадник, несмотря на убедительность аргументов.

Как бы то ни было, но странное его путешествие тем или иным образом близилось к завершению. Или он дойдет до заветной неведомой ему черты или умрет по дороге к ней. Совсем скоро, быть может уже сегодня, все закончится. Хорошо это или плохо, но в любом случае терпеть несчастному осталось недолго. И именно это обстоятельство каждое утро придавало Всаднику сил на следующий дневной переход. Проще говоря, каждый новый день начинался с уверенности, что именно он окажется последним.

А, вот, сколько тех дней прошло, Всадник не помнил. Он перестал вести счет дням, месяцам или годам, проведенным в своем путешествии, и шел только потому, что так было надо. Непонятно кому, непонятно зачем - просто надо! Единожды принятое решение требовало не рассуждений, а продвижения к цели. На осмысление чего-либо, помимо понуждения к сиюминутному движению не хватало ни сил, ни ума, ни желания.

- "Кто много думает, мало живет" - в голове крутилась глупая поговорка, бог[15] весть, где и от кого услышанная. Хотя, смысл-то в ней был. Надо сказать, что эта и подобные ей навязчивые мысли, возникали не только от запредельной усталости, хотя та и перешла все мыслимые границы или каких-то психических расстройств, появление которых в сложившейся ситуации было бы закономерным. Нет, самой своей навязчивостью они несколько защищали ум от чего-то более опасного, хотя и сами доводили до изнеможения.

Помимо прочего, постоянное прокручивание в голове какой-нибудь глупости позволяло оградить ум от необъяснимого, странного ощущения, во многом схожего с одиночеством, но одиночеством незнакомым, особого рода. Об этом чувстве мы еще поговорим. Так что, думай не думай, а все было и просто, и сложно одновременно. К сожалению, в обыденной жизни мы давно приобрели обыкновение намеренно путать, менять местами простоту и сложность. Как-то незаметно мы постоянно усложняем простое и упрощаем сложное. Глупо скрываемся таким образом от неприятностей или угроз, исходящих от реальности.

А это, кстати, прямая дорога к снова модной нынче болезни - шизофрении.

Самый простой способ - бегство от действительности, которая для Всадника давно приняла угрожающие формы. Но он ничего не усложнял, и не упрощал, игнорируя все то, что мешало движению. А так бы давно сошел с ума. Окоченелое пробуждение, сборы до рассвета, скудный завтрак на затухающем костре, несогревающая кружка крутого кипятка, изнурительный дневной марш с короткими привалами, подобными падению в омут. Снова одинокий костер, ужин, ночной уже омут. Все с маниакальной методичностью и никаких эмоций. Абсолютно никаких! Только монотонность глупой поговорки.

При всем притом, поведение Всадника не свидетельствовало о тупой покорности "злому року". Напротив, вопреки обманчивой внешности и мыслям, все его естество было пронизано железной волей и целеустремленностью. Не волне ясна была, как мы заметили, лишь таинственная цель путешествия. Когда-то о ней он точно знал, потом догадывался. Теперь лишь слепо исполнял принятое решение. Увы, истинное предназначение похода было не только чрезвычайным, но и неудобоносимым, отчего до времени о нем запрещено даже вспоминать. До срока все должно сохраняться в тайне, хотя вокруг никого не было...

По-видимому...

Почему нельзя? Трудно сказать, а пока тайна о цели путешествия хранилась где-то глубинах сознания. Поэтому нашему пытливому уму придется некоторое время довольствоваться увиденным. Вообще же путешествие Всадника вполне можно уподобить сказке: "Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". И вспоминать нельзя, чтобы не испугаться, не испортить дела, и неопределенность выматывала пуще морозов и усталости.

Можно было предположить, что доминантной причиной отрешенности Всадника стало одиночество. Невыразимое никакими словами пустынное одиночество, до невероятия обострившее ощущения, которые ясно говорили, что Всадник совершенно не вписывается в окружающий пейзаж. Чего-то в нем не хватало или, напротив, что-то было лишним.

К примеру, представьте себе тоже самое, но не в центре Сибири, а где-нибудь в жаркой пустыне. Измученный странник бредет по зыбучим барханам, изнывая от Жажды. Вот она! - та самая картина, которая немедленно все расставила бы по местам. Но говорить о Жажде, стоя по пояс в снегу… Нет, такое представление происходящего не лезет ни в какие ворота. И, тем не менее, только оно предельно ясно объясняло происходящее.

Всадник жаждал!

И Жажда его была невероятная, ужасная, неутолимая. А все остальное: и снег, и лютый мороз вместо суши и жары - не слишком удачные декорации, оказавшиеся у природы "под рукой". Но, это уже наши собственные, возможно тоже не слишком удачные, соображения. Поэтому, давайте-ка прервем их на время. Тем более, что наш герой только что очнулся от забытья, поскольку именно в этот самый момент он с неожиданной остротой понял.

- А я здесь не один! Ни на секунду не был один. Вот отчего одиночество оказалось таким тягостным, - и тут же вспомнил, что эти самые слова он уже не раз произносил. - Неужели каждый день в моей больной голове повторяется одно и то же? Ничего себе!

Скажите: "Обычная дурь, безумие?". Только чувство это испытывал не только он. Не говоря о встревоженном коне, на привалах не отходившем ни на шаг, старавшимся плотнее прижаться к нему. Но и окружающее пространство относилось к Всаднику явно настороженно, со страхом, отчаянно отказываясь принимать его за своего. Физически ощутимая агрессия природы, всеми силами стремившейся отгородиться от него, недвусмысленно давала понять - его присутствие здесь не-у-ме-ст-но! Конкретно тут или вообще на земле, Всадник не знал. Только все, с чем он соприкасался, относилось к нему неприязненно.

Почему? Чего плохого он умудрился наделать, отчего его все до смерти боятся?

- Чем и кому я не угодил, и с чего меня надо бояться? Ну, что такого я мог совершить, чтобы сама сыра земля пренебрегала мною? Как будто я прокаженный или новоявленный Иуда! Нет, скорее всего, боится не меня, а кого-то другого - того, кто меня ненавидит. А природа просто боится за себя, за то, что ей будет плохо от дружбы со мною.

Да уж… Вляпался, так вляпался!

 

 

-2-

 

Окружающее Всадника безмолвие нельзя назвать ответом. Ни положительным, ни отрицательным. Но и молчанием не было. Деревья и сугробы только что не вопили, испуганно расступаясь перед ним, как ему казалось или на самом деле. Нетерпеливо дрожали, пропуская мимо себя, и облегченно смыкались за спиной, отрезая обратный путь. А еще, сложилось твердое убеждение, что кто-то, находившийся совсем рядом, явно вел его во вполне определенное место. Это многое объясняло. Получалось, теперь это стало очевидным, вовсе не присутствие Всадника, а наличие кого-то другого ужасно бередило душу природы. Только такое предположение более или менее отвечало на все вопросы.

- Точно, точно! Как егеря загоняют зверя на "нумера", - подумалось Всаднику. - Но тогда выходит, что и цели у нас, если и не одни и те же, то пересекаются. Точно, точно!

- Уходи, уходи отсюда скорее! - тем временем беззвучно кричали леса и поля. Не от злобы, как раньше казалось, не от досады, что нарушили их вековой покой, а от ужасного предчувствия. Боялась природа не его, а кого-то очень опасного.

Тут Всадник не ошибся.

Только прошел, оглянулся назад, а позади непролазная чаща. И ничего не двинулось, ничего не шелохнулось… как будто. Только, куда девалась тропинка, по которой только прошел, почему не осталось следа? Причудилось или взаправду? Между тем, странное видение повторялось с такой регулярностью, что Всадник и вовсе перестал оглядываться.

Не от страха даже, а скорее от вредности.

- И поговорить не с кем. Одно слово - пустыня! - и тут же снова острее прежнего ощутил нестерпимую Жажду… Нет, не студеной воды алкала истомленная невзгодами и страданиями душа, не горячего чаю или водки даже. Нет, желанного словами не выразить.

- Хочешь потешиться - тешься! - порою говаривал он в сторону невидимого, которого, быть может, и не было вовсе, - А я и смотреть в твою сторону не стану - га-де-ныш!

Тем не менее, с каждым шагом все отчетливее ощущал, что за его спиной все время кто-то неприятно копошится. К сожалению, Всадник практически совершенно перестал понимать, где на самом деле явь, а где ему просто чудилось, порою слыша за спиной то невнятный шепот, то хруст надломленной ветки или приглушенный лязг затвора. Его-то уж ни с чем не перепутаешь. В конце концов, он совсем перестал бояться.

А вместе с бесстрашием пришло понимание необходимости погибели. Не неизбежности, а именно необходимости, если вы правильно поняли смысл сказанного. Неприятная новость, ничего скажешь. Но бесстрашие стоило того[16]. Правда, при этом ломались все прежние представления о жизни и смерти. Неожиданно оказалось, что ты в них ничего не смыслишь. Все, все, что знал о жизни раньше - одна большая ложь! И ради нее не стоило жить. А вот ради правды и умереть не грех, хотя и непонятно, в чем она заключена.

Впрочем, от страха Всадник хоть и избавился, да не совсем. Просто он стал каким-то инородным, навязчивым физически осязаемым - некоей тварью, крысой, что-то грызущей в твоем нутре. Прежде страх, как сейчас выяснилось, был неотъемлемой частью тебя, сливаясь с твоей натурой, а теперь он как бы был изгнан, отделен от тебя какой-то неведомой, но очень властной силой. И еще, как будто какая-то иная сила пытается запихнуть его обратно в сердце. Порою, даже явственно чувствовались бесстыжие, холодно-осклизлые лапы, настойчиво, к счастью безуспешно, пытавшиеся сжать, остановить твое сердце.

- Оказывается, страх - особенная зараза, некое инородное тело, существо даже, если можно выразиться. И избавление от него несет с собою настолько яркое и осязаемое чувство облегчения, что его не с чем даже сравнивать. И вправду - "гора с плеч".

И вот еще что, Всадник, обретя, хотя и несовершенное, но бесстрашие стал одновременно с этим ощущать ту самую странную, постоянно нарастающую Жажду, только ради утоления которой он все еще и продолжал двигаться. В некотором роде, утоление Жажды и было по-видимому главной целью, которую Всадник почему-то скрывал сам от себя. Нет, цель вмещала в себя нечто большее, но и с Жаждой была неразрывна.

А что до близости смерти, так она нисколько не прибавила страху силы, как следовало ожидать. Даже способствовала избавлению от него... Говоря по совести, некоторый страх в сердце оставался, как мы и говорили, но теперь стал, мелкотравчатым что ли? Нет, нет - мельче, конечно же, он не стал. Но, став навязчивее, наглее, потерял прежнюю власть и силу. Не сковывал более ум, а даже обострял его. И не за счет нервного возбуждения, как это бывает. Ни на какое возбуждение сил у Всадника давно уже не осталось.

Так что, несмотря ни на что, члены Всадника охватило блаженное чувство тихого покоя, затмевавшего неурядицы. Не безвольной расслабленности, а именно покоя, всегда готового к немедленной реакции. И прежняя свинцовая усталость как бы прошла, сменившись нечеловеческой выносливостью. И это неизведанное душевное состояние придавало Всаднику необыкновенное чувство легкости притом, что изнеможение ничуть не умалилось. И было даже непонятно, как вообще одно может сочетаться с другим.

Нет, нет - ощущения легкости вовсе не были диковинными, как сперва показалось. Было в них что-то удивительно сладкое, покойное до боли знакомое, но давным-давно забытое, по-детски чистое и радостное. Как бы то ни было, но многолетняя тяжесть в какой-то момент чудным образом пала, сменившись радостью обыкновенной человеческой жизни. И причиной тому в немалой степени стала та самая непонятная Жажда.

Правда, случилось все это на самом краю погибели. Но, может, так и должно быть?

- А я и не догадывался, какой тяжкий груз пришлось мне тащить по всей жизни. Как удивительно покойно, тихо, светло и чисто чувство свободы от страха! - поймал себя на мысли Всадник. - И как же оно желанно и блаженно, - почувствовал он всем своим естеством. И это притом, что буквально умирал от нервного и физического истощения.

А еще, бесстрашие несколько утоляло Жажду… Но оно же несколько приоткрывало его природу, тем самым жажду многократно усиливая.

Во как бывает!

Можно было предположить, что нынешняя легкость стала порождением нарастающего безумия, нарушившего естественное чувство самосохранения. Но нет - происшедшее не было безумием. Напротив, легкость стала следствием обретения забытого самовластия. Власти воли и разума не только над страхами, но и еще над чем-то более важным. И это притом что он получил власть лишь над малой толикой темного сгустка страхов, отравлявших его жизнь. Да и хвастаться нечем - все вышло само собой, без его участия.

- Дар Божий, - мелькнуло в голове, но мысль почему-то не задержалась.

Зато он никогда так сладко не спал, как в последние дни. И если б не отчаянное положение, принуждавшее его двигаться из последних сил, то не просыпался бы вовсе. Впрочем, и со сном было не так просто. Их было как бы два - один светлый и радостный, а другой как падение в черную пропасть. В одном обитал тихий покой, в то время как в другом царили ночные кошмары. Но чувство облегчения все равно было невероятным.

Однако запасы продовольствия иссякали, так что приходилось питаться впроголодь. Еще скорее покидали силы. Одна отрада - конь от голода не страдал. Каждый день ему что-то перепадало. Как будто кто-то нарочно раскладывал по пути ровно столько съестного, сколько ему было надобно и как раз в том самом месте, где Всадник устраивал привал. А, может, все было проще - конь был местной породы, и потому привык сам себя содержать.

Сейчас важнее другое - слишком многое стало необъяснимым. Покой и предельное напряжение сил. Обжигающее чувство опасности и бесстрашие. Невиданная мощь и изнеможение. И непонятно как это уживалось в одном теле. Перевернутый мир! Но ведь должно быть какое-то объяснение этим разительным переменам! Ведь они не могли прийти сами по себе. Либо что-то внутри открылось, либо перемены привнесены извне…

- Я - отверженный! - вот единственное, что расставляет все по своим местам, - с удивленным облегчением воскликнул Всадник. - Как все просто!

Вот почему все делалось хотя и механически, но сохраняло истощенные силы. Отверженность - необязательно проклятие, но непременно свобода. А она, свобода то есть, не только сладкое, но и очень тяжкое бремя. Не всякий может его унести, а если сможет, то непременно должен преобразиться. Совершенно преобразиться. Видимо Всадник, как раз, и начал преображаться, отчего новообретенная свобода не только не стала неудобоносимой, но и принесла, как мы заметили, почти забытое чувство облегчения. Она хотя и не придавала новых сил истощенному организму, зато позволяла сохранять их остатки.

Как бы то ни было, но чувство отверженности никто не сочтет приятным. Оно совершенно не укладывается в наше обыденное мироощущение. Отверженность - невыносимо тяжелый груз, хотя и несет в себе, как верно отметил Всадник, удивительное облегчение и покой. Хотя не всякая отверженность может быть покойна, понимал он…

Тут Всадник совсем запутался, зато почувствовал, какое счастье, что он нашел, хоть и не совершенный, но покой. Сколько людей всю жизнь ищут его, и не могут найти, а он нашел! Тем не менее, если б не верный конь - единственный друг, к которому он с некоторых пор необычайно привязался, понимая, что и тот испытывает подобное же - то взаправду давно сошел бы с ума. И он готов был поклясться, что в его долгих беседах с этим бессловесным верным существом, конь не был ни бессловесным, ни безразличным. Единственный в бесконечной вселенной бесконечно же преданный друг и верный соратник, готовый беззаветно следовать за ним до самого конца, не ропща, не задавая лишних вопросов.

- С людьми у меня такие отношения не складывались, - вздохнул Всадник.

 

-3-

 

 

Солнце уже поднималось над горизонтом, стало заметно светлей, и Всадник напряженно всматриваясь вдаль, внимательно выбирал дорогу. Сегодня он впервые вышел к реке, и появилась надежда найти людей. Внизу, по промерзшему руслу было бы идти намного легче. Ветер так продувал реку, что толщина снега была совсем небольшой, местами даже огромными пятнами проступал сине-зеленый лед. Вот только, сколько Всадник ни присматривался, но не мог найти безопасного спуска. Куда хватало глаз, берег был слишком крут.

Пришлось идти вдоль кромки берега на юг - вверх по течению. Правда, недолго.

Нашел. В-о-о-о-н там. Склон когда-то обрушился, образуя не слишком пологий, но относительно безопасный спуск. Нерешительно остановился. Сердце кольнуло предчувствие опасности. Прежние тревоги вернулись с удвоенной силой. Как загнанный зверь, Всадник кожей ощутил не только близость, но запах смерти. Вот он - последний рубеж! Конь, тоже почуяв беду, храпя, переминался. Всадник слегка натянул поводья, придерживая его. Затем, неровно вздохнув, снова осторожно двинулся к реке.

- Нет, опасность заключена не в самом спуске, - решил Всадник, снова останавливаясь. Как будто что-то до боли знакомое, сотню раз виденное-перевиденное, но оставшееся неясным, темное, страшное, с усмешкой мелькало у него перед глазами подобно молниям. То ли предчувствие, то ли какая-то неясная тень холодным огнем обожгла лицо. Хотя он и сразу почуял неладное, но не догадался, почему именно здесь берег обрушился. Точнее, мысль мелькнула, но что-то отвлекло его, и он почти сразу ее забыл.

Поторопился!

С другой стороны, едва ли можно было от него слишком много требовать, учитывая его невероятную усталость. В другое время он, следуя своей безошибочной интуиции, скорее всего, прошел бы мимо коварного спуска. Нет, нет - опять что-то не то, что-то мы все время упускаем из виду. Быть может, он с самого начала шел именно сюда, а проснувшиеся в сердце страхи только мешали исполнению предначертанного?

Судя по поведению Всадника, дела обстояли именно так.

- Нет, это не прежние страхи вернулись! - сообразил Всадник. - Тут один, зато бесконечно огромный. Или все, что мучило меня прежде, сейчас слилось воедино.

И тут что-то начало душить Всадника. Самым натуральным образом. И это что-то душило страхами, пыталось протиснуться в глотку, прорваться к самому сердцу! И, что удивительно, - это особое чувство или тварь, если это и в самом деле была какая-то невидимая тварь, казалась до боли знакомой, причем с самого детства. Только насилие над ним прежде никогда не доходило до такой безобразной степени. А еще, никак не удавалось вспомнить, в чем заключена суть нынешних ощущений притом, почему именно сейчас неосознанная прежде их невыносимость стала очевидной и даже отчасти видимой.

- Странно, что раньше я этого не замечал, или, быть может,… отказывался замечать. Но ведь с таким грузом на душе вообще невозможно сделать и шага, не то, что б целую жизнь прожить. Однако ж как-то "жил, не тужил". Разве такое бывает?

И так захотелось вырваться из "объятий" страхов, разбросать, истребить распроклятую тяжесть, опять стопудовой гирей повисевшей на груди. Так захотелось, что не высказать. Казалось, внутри прорвался огромный гнойник и из него по внутренностям полезла, поперла отвратительная, шевелящаяся, зловонная, злобная дрянь. И омерзительно, и до одури страшно. Но хотя бы прошла неопределенность. Настал апофеоз, предел, хотя спутанные предчувствия давно уже томили. Да что говорить! Всю жизнь мучили, и только сейчас прорвало. А вместе со страхом стала открываться таинственная целесообразность происходящего.

Однако видеть и понимать - разные вещи.

Он увидел, что перед его взором разверзлась огромная, страшная, бездонная пропасть. А он стоял на самом краю ее, в то время как кто-то пихал его в спину, пытаясь сбросить вниз. И тут Всадник понял, что он должен, просто обязан туда прыгнуть. только прыгнуть сам. И если он этого не сделает, то с ним произойдет нечто ужасное.

- Как будто может быть что-то страшнее! - криво усмехнулся растерявшийся Всадник, понимая, что прыгать все равно придется. Ведь именно для этого он сюда и пришел.

И тут ему показалось, что он уже стал падать. А еще, ему виделось, как в эту же пропасть с воплями отчаяния летит множество людей. Откуда они тут взялись? Да, ниоткуда! Просто пропасть так велика, что летящие вполне могли находиться далеко от этих мест. Присмотрелся, а это и не люди - рыла какие-то. То есть люди, вроде бы, но уже и не люди. Звери! Страшные, перекошенные от злости, гордости или иной страсти лица, гулкие волчьи вопли - нет, они определенно были людьми, но почему-то перестали быть ими.

А сама отверстая бездна оказалась не просто огромной пропастью, а являла собою какой-то безжизненно мрачный, невидимый прежде мир. И еще, оказалось, что пред мысленным взором Всадника открылась всего лишь одна из бесчисленных его граней. Это было нечто такое, что невозможно сразу постичь. И во всем увиденном скрывалось невероятное количество зла, и что зло это по какой-то причине имеет над ним огромную власть. Но было и другое, малопонятное, не подвластное первому. И именно оно не давало злу полной власти над ним. Вот только, не было времени во всем этом разобраться. Единственно, что стало очевидным так это то, что Всадник всю жизнь прожил в перевернутом мире, в котором люди с каждым днем все глубже погружаются в пропасть, даже не замечая того.

- Да, да - я, такой умный и сильный, долгие годы просто-напросто спал от страха! Думал, что жил, к чему-то стремился, а на самом деле спал как суслик, да и не спал даже, а только притворялся, без устали обманывал самого себя, боясь открыть глаза, чтобы никогда не видеть ту самую бездну, в которую безнадежно падал.

А безнадежно ли?

Запоздало попытался вспомнить кто он, откуда, куда и зачем идет. Однако снова не совладал с потоком чувств, разрывавших сердце. Нет, и все-то-то он знал, и все-то-то понимал и все-то ведал. И куда, и зачем идет, но… ничего не понимал и не помнил. Не больной, не психический - нормальный. Только, как он здесь оказался? В глубине души твердо знал, что пришел добровольно. Пришел для того, чтобы именно здесь, в полном одиночестве принять свой последний и решительный бой, в котором ему ни при каких обстоятельствах не суждено остаться в живых. Только и праздновать труса он был не был намерен.

Видение бездны неожиданно пропало, но и мир виделся совсем по-другому. Многое, что прежде было скрыто от взора, теперь открылось, многое стало более ясным.

- Вот оно, началось! - почему-то с радостным облегчением вздохнул Всадник.

Раскинувшиеся перед взором бесконечные просторы были подернуты легкой морозной дымкой, из-за чего восходящее солнце казалось особенно огромным и кроваво-красным. Необыкновенное, величественное, как и весь окружающий пейзаж, потрясающий скупой сибирской красотой. В другое время увиденное вызвало бы восхищение, но нынче незнакомое место казалось до боли знакомым, и одним этим пробуждало животный страх. Точнее, как мы и говорили, страх рвался к сердцу, но был не в силах овладеть им.

Заметьте, как радость и облегчение могут легко соседствовать с ужасом. Примерно так было и раньше. Просто теперь Всаднику открылись все чувства разом. Однако ж он продолжал медленно двигался к намеченной цели. А следовало спешить, поскольку нерешительность, робкое затягивание времени могло погубить все, ради чего столько претерпел.

- Но я с самого начала знал, на что решился, пусть и позабыл ради чего! Не умирать же здесь на снегу, как подзаборная собака. Все равно от судьбы не уйти! - и пока он убеждал самого себя, то ли мысли, то ли память вернулись к тому неведомому, что через мгновение с ним должно произойти. Навязчивость размытых образов стала тяготить. Раздражало и то, что мало что можно было разобрать, и то, что образы эти сменялись слишком быстро. Кроме того, и разум, и память стали плохими советчиками, в них теперь мало пользы.

Ни изменить, ни помочь.

А наваждение, но уже иного рода, обрушилось на него с удвоенной силой. Как будто бежишь, подобно цирковой лошади, по бесконечному кругу, ведущему вникуда. Зато яснее виделось все то, что с ним уже случилось или только должно еще произойти. Причем будущее виделось как нечто давным-давно… исполненное. И, самое главное, не единожды! Таинственные события, на пороге которых он стоял, не просто много раз сбывались, а сбывались несчетное число раз. И он всегда знал об этом, и всегда пытался пройти по этому пути. Только каждый раз, проходя все от начала до конца, все забывал. Наверно потому, что неизменно проигрывал в этой ужасной, нелепой игре с собственной смертью.

- Да, таков мой нескладный финал. Что заслужил, то и получи!

Конец ужасный, не оставляющий ни единой надежду. И заснеженный берег, и иссиня-зеленая река, и мрачно-кровавое солнце, и зловещий хруст гулко ломающегося наста, и морозная дымка, скрывающая место его гибели. Виделось как наяву.

- А-а-а, так вот где враг! - с явным облегчением воскликнул Всадник.

Буквально за мгновение перед этим он поднял взор от русла реки к поднимающемуся в дымке солнцу. Как никогда ощутил его вечную, исполинскую силу, неподвластную грязным человеческим страстям. Солнце - оно все видело, все помнило. И гордую мощь непобедимых империй, и бесславное их падение - величие и попрание людской гордыни.

Вдруг Солнце стало быстро меркнуть, открывая  ослепленному взору Всадника огромную, в полнеба свиного вида, харю. Да, да, - именно харю! Невозможно передать омерзение, которое она вызывало. Омерзение и страх. Особенный, брезгливый страх.

Различимо было то, что мы (более для выразительности, чем из-за правдоподобия) назвали харей, не слишком отчетливо, но достаточно, чтобы сердце ушло в пятки. Безликое, бесформенное, безобразное, недоброе существо - недобрая харя, жуткое подобие человечьего лица. Оно и отталкивало, и неудержимо притягивало. Но более всего влекла к себе не она, а глаза, точнее огромный единственный глаз, который и закрывал собою полнеба.

Даже у самого свирепого зверя в глазах отражаются хоть какие-то чувства. А тут - бездна, зияющая пустота небытия. Это даже не зло в привычном его понимании, а бессмысленная, безжалостная и неистовая, маниакально непреклонная и холодна, яростная и неподвижная, разумная и безумная сила. Скоро стало ясно, что и не эти видимые образы являли собой главную угрозу. Все, что после того, как померкло солнце, привлекло внимание Всадника, оказалось не более как приманкой, маской, скрывающей намного более отвратительное, но все еще невидимое существо. Липкая, злая, могущественная субстанция - она постепенно сходилась, стекалась, окружала Всадника отовсюду все теснее и теснее.

Мерзкая харя отвлекала, мешала Всаднику подробнее рассмотреть бездонный глаз, чтобы углядеть в нем не только свою неминуемую погибель, но и слабые места нападавшей твари. Да, да - наш Всадник - настоящий воин - даже сейчас не терял времени.

Оторопь хотя на мгновение и сковала члены, но лишь на мгновение. А затем пришла ярость. Не та, что затмевает глаза, а спокойная, разумная ярость отважного воина, готового броситься в схватку. И в ней не до жалости ни к себе, ни к тем, кому суждено лечь рядом с тобою. Иначе не победить! Скоро запал пройдет, понимал Всадник, уступая место нечеловеческой усталости. Но это будет потом, пусть через секунду, а сейчас он в кулак собирал все силы на один единственный штурм, на один бросок, на последний удар.

- Второго не будет. Хоть бы до первого дожить, и то хорошо!

И он решительно двинулся навстречу судьбе. Безмолвное солнце снова засияло, открывая себя во всей своей неземной красе, но Всаднику уже было не до него. Бой начался! Странный, конечно, но самый настоящий бой, в котором нельзя струсить.

 

-4-

 

 

Стало еще тяжелее дышать. Как будто воздуху совсем не стало.

- Это враг, это его шуточки, - с сарказмом подумал Всадник.

- И это только начало, легкая разминка, так сказать, пред игрой в кошки-мышки, - не вовремя отвлекая от главного, от сосредоточенного порыва, явил себя внутренний голос, раскрывая всю безысходность положения, полноту холодного вселенского одиночества.

- Да, да - я один! Ну и что с того? Драпать прикажешь? Заткнись! - гневно молвил Всадник. - Только время заставляешь тянуть, уже мягче укорил несвоевременный голос.

Но мы-то с вами не так связаны временем, как наш отважный воин. Поэтому можем позволить себе продолжить как бы от его лица, собственные рассуждения. Осмыслим ощущения, открывшиеся и ему, и нам. Невероятно острое чувство одиночества. Кажется, оно всегда сопровождало его, а на самом деле - нет. Где бы Всадник не находился, он был невидимо связан с миром множеством невидимых нитей. Близкие, родные, друзья, Родина, даже враги и еще что-то или кто-то, чего не вспомнить о чем и не высказать.

Теперь ничего этого нет! Все нити, связывающие с внешним миром, оказались порванными в тот самый миг, когда Всадник увидел перед собою неподвижно застывший глаз. Все люди, где бы они ни были, не сговариваясь, отшатнулись, отвернулись от него, без сожаления порвав тоненькие ниточки-струнки, связывавшие их с Всадником.

А началось это еще во время путешествия. Как часто, засыпая, он отчетливо слышал как будто что-то, подобное струнам, лопается, отрываясь от сердца, отзываясь тонким звоном в бескрайнем звездном небе. "Дзынь" - и нет человека. Друга, врага, просто знакомого. Он остался в той жизни, а ты в этой. Тебя более нет для него. Спроси: "Кто такой Всадник?" - он и не вспомнит, даже если прожил с тобою бок обок всю жизнь.

Вот оно что! Чудно даже. Впрочем, ощущение Родины не покидало.

Представилось, что идешь в штыковую атаку, призываешь к мужеству соратников криком: "Ура-а-а!", передергиваешь затвор, досылая в патронник мерзлый патрон, оборачиваешься и понимаешь, что за тобой никого нет! Вообще никого, а ты бежишь один одинешенек в белоснежном от снега поле, а вокруг тебя, подобно черным цветам, начинают "расцветать" фугасы - это "праздник" в твою честь. Бежишь незнамо куда, незнамо зачем...

Только тут и начинаешь по-настоящему понимать, что значит оказаться совершенно одному. М-да, а окопы-то всегда были пусты! А все твои друзья-соратники давно разбежались кто куда. Они только притворялись, что смело пойдут в бой, что верны и тебе, и Родине, что останутся с тобою навеки, до гробовой доски. А сами позорно разбежались. Они как бы и были с тобою, разделяя тяготы суровой солдатской жизни, но их и не было. Они с самого начала "навострили лыжи", чтобы в самый решительный момент удрать.

- Оглянись, - кто-то из-за плеча резко окликнул Всадника. Он оборачивается и видит, что не все сбежали. Нет, некоторые спрятались. Зачем? Ответ оказался на удивление прост.

- Присмотрись, дурачина! Вот же они, - снова все тот же строгий голос.

- Ах, мерзавцы! - невольно восклицаешь, видя, как они целятся тебе в спину.

- Ложь, мерзкая, отвратительная - ложь! Вы, вы - все гады, предатели! - сгоряча воскликнул Всадник, продолжая бег по заснеженному, но уже серому от взрывов полю.

- А, может, всех их, этих самых верных друзей и соратников вокруг тебя вообще никогда не было? - снова все тот же голос. - Может, и тебя, мил человек, тоже как бы нет?

- Ну, это уж ты это… того… загнул. Я-то - вот он-он! А почему один, думать некогда, да и незачем - восклицает Всадник, с лязгом закрывая застывший затвор. Да, только так и осознаешь как велико может быть одиночество. Понимаешь, что с самого начала ты был обречен, но еще яснее осознаешь, что остановиться все равно нельзя.

Никак нельзя!

- Вперед, только вперед! - к тому же сзади тебя с нетерпеньем ждет пуля самого близкого и верного товарища. Он аж дышать перестал, чтобы не промазать. На глазах слезы от напряжения. - Вот так вота вот! Если верные таковы, то каковы ж тогда неверные, а?

А враг, тем временем, прячется, ничем себя не выдает - ни выстрела, ни малейшего движения. Кроме надоевших огромных фугасных "цветов", от которых ты давно оглох. Так что, прямо-таки кладбищенская тишина. Он, враг то есть, - хитрый и многоопытный.

- Зато ты дурак, - снова поднадоевший голос. - У всех на виду и всем на посмешище. Враг и не таких обламывал. Тихо смотрит и ждет, когда иссякнет твой страстный, яростный порыв, когда силы окончательно покинут тебя. Но ты ведь не можешь жить по-другому, хоть и знаешь, что враг слишком силен, чтобы затевать с ним драку. Молчит, за-ра-за, ждет…. Не кого-нибудь, а тебя, сердешнаго. Враг, он как тот паук в ожидании добычи.

Ну, не совсем так, но очень похоже уже бывало в прошлом. Не было нынешней тишины, и в атаку шли, как положено, и враг вовсю палил, но все равно ждал одного тебя. Непонятно было только, кто именно и зачем ждал. Зато теперь понятно… Все те атаки захлебнулись кровью. Они и были обречены с самого начала. Только почему этого никто не хотел понять, кроме того, кого мы именуем Всадником. Так что, проблема эта застарелая. И именно сегодня она должно окончательно разрешиться или… не разрешиться.

- Не дождешься! - зло прошипел Всадник, пришпоривая коня.

- Здесь и сейчас! Здесь и сейчас! Здесь и сейчас! - упрямо повторял одно и то же. Между тем, продвижение его из-за глубокого снега шло медленно. А ведь порыв уже начал иссякать… К тому же вокруг стали происходить новые перемены, да такие, что прежний страх совершенно затмился новым. И конь-то успел сделать всего шаг-другой, а мир стал напоминать подобие черного туннеля, в котором есть вход, но никогда не было выхода.

Ни-ког-да!

И, тем не менее, надо пройти сквозь него! Ни просто войти, чтобы там, во "тьме египетской", сгинуть ни за что, ни про что - навеки. Надо пройти сквозь него, иначе нельзя!

Иначе все, все, все было напрасно.

 

 

-5-

 

- Увы, назад нельзя, дорогой мой "Росинант". Да, впереди ничего, кроме смерти, но это же не повод, чтобы сдаваться! Прости, если сможешь, - прошептал Всадник, наклонившись к лохматой гриве. А пока тот увязал в снегу, небо опять сгустилось до черноты, насыщаясь электричеством. И это притом, что солнце светит ярче яркого, снег искрится, что твои алмазы. А железо с озоновым шорохом шипело, искрилось синим светом.

И все только оттого, что Всадник наперекор всему решился, перестал прятаться от самого себя. И от этого в окружающей его невидимой и неодолимой стихии он, на удивление, ощутил не только ревущую ярость непримиримого хитрого противника, не только неукротимую его жажду крови, но и… ужас. Да, да - вы не ослышались, именно ужас!

Враг, беспощадный и яростный враг… безумно боялся его!

- Так вот в чем дело, трусливый мой "дружок"! Ты не только мастак других пугать, но и сам превеликий трусище! Не оттого ли ты так кровожаден, ско-ти-на!

Ужас. Почти невидимый, неслышный, неразличимый из-за бури, поднятой яростным ревом неукротимой стихии. Однако Всадник яснее ясного ощутил панический ужас перед ним, перед какой-то жалкой букашечкой-козявочкой, которую раздавишь и не заметишь.

Такой умный, хитрый, такой терпеливый - от страха враг отчаянно, остервенело бросился навстречу Всаднику, нарушая им же самим установленный порядок убийства.

До последнего людишки не должны видеть его, иначе он разом может потерять всю силу. А тут, вот он-он - явился не запылился: "Нате-ка, посмотрите-ка, каков я!". Взял и порушил собственные планы. Не зря, не зря, стало быть, Всадник, чуть попридержал коня. И этих мгновений хватило, чтобы лютый враг, дивясь собственному безрассудству, как с цепи сорвался. Правда и у Всадника силы иссякали прямо на глазах, а ведь ему надо еще надо успеть сделать что-то очень важное, ради чего он, собственно, сюда и пришел!

Зато теперь стало ясно, с кем биться. Одолеть эту тварь нельзя, но теперь хотя бы знаешь, за что умрешь, с кем дерешься. Даже сил как-то прибавилось. Но тут виски Всадника сдавило железным обручем и стало совсем невмоготу. А перед затуманенным его взором подобно молнии в тысячный раз промелькнули в мельчайших подробностях грядущие события. Напомним, их еще не было, но они уже давным-давно свершились. Непривычно только смотреть на происходящее из будущего.

Особенно, если понимаешь, что ты и настоящего-то не переживешь!

Ну, это - Тайны Времен. Они лишь порою, да и то чуть-чуть приоткрываются человеку. Нас еще со школы приучили, что прошлое навсегда остается в прошлом, будущего нет до тех самых пор, пока оно не станет настоящим. То есть, нет ни прошлого, ни  будущего. Есть лишь настоящее. На самом деле, они настолько тесно переплетены и между собою, и с вечностью, что только совершенно обезумевшее человечество отказывается видеть очевидное. А если и пытается что-либо различить, то лучше б оно этого не делало.

Тем временем, все новые и новые видения закружились в сходящемся вихре, сметая все на своем пути. В первую очередь, силясь стереть даже память о том, что именно должно сейчас произойти. И это притом, что, и без этого буйства Всадник мало что понимал.

- Но зачем-то нужно вычеркнуть это из моей памяти, - снова молния-мысль.

Кажется, все как в заевшей граммофонной пластинке, почему-то медленно-медленно вращающейся, хотя события и летели пулями. Но нет - эта мнимая или действительная медлительность позволила убедиться в том, что в них что-то постоянно, пусть и немного, но непременно менялось. Однако печальный конец всегда оставался неизменным. И выходило так, что чтобы ты не делал, а, смерть все равно получала свою добычу.

- А с чего ты, дружок, так взъярился на меня, коли у меня все плохо, а? Не потому ли, что даже смерть смерти рознь. Не оттого ли ты, умник, с ума сходишь! Ну, что скажешь, поганец? А, может, смерть не всегда делится с тобою, и ты можешь остаться с носом?

Да, бессмыслица была только кажущейся. Во всем происходящем был скрыт чрезвычайный смысл и значение. И их непременно надобно успеть разгадать прежде, чем, спустя всего лишь мгновение, обратишься в раздавленный сгусток кровавых хрящей.

- Эй, мертвец, а зачем тебе это нужно? - неожиданно ехидно спросили Всадника.

- Не твое собачье дело! Мне помирать, мне и судить, что почем. Пшел прочь!

Он окончательно убедился, что в этой чехарде повторяющихся образов, таилась разгадка его трагедии, и его единственный спасительный шанс. Только разгадывать загадку было некогда. Чтобы не сойти с ума, надо немедленно вступить в схватку, остановить этот кошмар, успеть, пока спутанное сознание не успело разорваться в клочки. Времени на раздумья не осталось. Медлить нельзя, иначе, просто стоя на месте, непременно сойдешь с ума, сгоришь заживо. И, опять же, все шло к тому, что смерти и так и эдак не избежать.

- Все, все - хватит! - со злостью воскликнул Всадник. - Вперед!

Где-то в глубине сознания, в маленькой крупинке того, что еще сохранило здравый смысл, промелькнула мысль, что смерть и в самом деле не самая страшная неприятность, которая подстерегает впереди Всадника. Есть вещи и более ужасные… А дальше и эта мысль пресеклась. Остался лишь порыв и уверенность, что сдаваться нельзя.

От внезапного жара Всадник взмок до нитки, несмотря на мороз. Хотел было придержать коня, но, отгоняя негодные мыслишки, отпустил поводья, нагнувшись над холкой, легонько стукнул ее рукавицей. Вставший было конь, тронулся. Это стало роковая ошибкой, которая была Всаднику уже известна. Он знал, что нельзя ничего предпринимать, пока не разберешься, что происходит. Но нынче любой шаг, любое промедление гибельны. И чем дольше он проявляет нерешительность, тем глубже поражается мозг, тем тяжелее придется умирать. Рассудительность рассудительностью, но Всадник поступил по-русски.

Бесшабашно!

Умереть, чтобы жить - в это трудно поверить понять.[17] Так что, осуждать его поступок может лишь тот, кто сам прошел сквозь нечто подобное. Значит, не нам с вами. А еще, правильно примененная, бесшабашность - наше исконно безотказное оружие, множество раз позволившее выстоять тогда, когда умники-разумники совершали фатальные ошибки.

 

 

-6-

 

Разумеется, предчувствия, особенно яркие неожиданные, не всегда ложны. Порою только они и могут вовремя предупредить человека о скрытой, неведомой и чрезвычайной угрозе. Такими знаками не следует пренебрегать, подсказывал прошлый жизненный опыт Всадника. Да и наш тоже. Слишком много легкомысленных людей сгинуло без толку лишь из-за того, что не придавали должного значения грозным знамениям беды. Впрочем, гораздо больше людей годами напрасно мучают себя глупыми, ложными страхованиями, категорически отказываясь видеть реальную угрозу.

Почему мы так устроены? Почему боимся того, чего бояться не следует, и в то же самое время безрассудно бросаемся туда, где нас поджидает неминуемая погибель. Понятно, что сказанное более всего относится к сфере духовной и, очевидно, что с ней-то у нас и происходят главные нелады. Церковь именует это слепотой.

И, в самом деле, человек не может отделить надуманное от истинного, только тогда, когда духовно слеп. А ведь именно даром различения духовных явлений человек и отличается от тварей бессловесных[18]. Однако ж последние чувствуют, например, те же землетрясения, а люди - нет. Хотя этот пример относится к духовности и весьма отдаленно.

Да, многие беды происходят оттого, что мы чрезмерно пугливы, а из-за этого и невнимательны - все время бегаем, прячемся от мнимых или реальных страхов в нелепом, наспех придуманном мире, неудачно названном подсознанием, вместо того, чтобы набраться смелости и посмотреть правде в глаза. А устроено-то сие "подсознание" так, что любой страх, попавший в его мрачные недра, каким-то образом обезличивается, как бы исчезает, но притом остается. Просто теперь его можно не бояться - ведь его же нет!

Поначалу из-за мнимого отсутствия страха испытываешь облегчение… Однако слишком скоро укрывшиеся в "подсознании" страхи начинают жить… своей собственной жизнью. Да, да - не больше, не меньше! У них даже появляется некое подобие и воли, и разума! Если вообще возможно говорить о воле и разуме этих мысленных недоразумений.

А еще, вскоре в этом, несомненно сумеречном, мире, очевидным порождении нашей трусости, начинается отвратительное движение чего-то такого, что названия-то не имеет. Страхи начинают шевелиться, сплетаясь между собою, порождая таких умственных уродов, что немалое число людей постепенно сходит от них с ума. А если и не сходят, то все равно почти перестают понимать, что именно они перед собою видят, о чем думают. Что это - мираж, правда или полуправда? И, чтобы хоть как-то разрешиться от бремени собственных страхов, человек порою выбирает какой-то один из них, часто самый безобидный, притворно заключая, что именно в нем одном и заключены все его беды.

И все бы окончилось благополучно, если б в этом придуманном мире все, даже мнимое и иллюзорное, не обладало бы железной хваткой. Поймает глупого человечка и держит его крепко-накрепко. Поэтому-то вырваться из мрачных пут надуманных страхований без посторонней помощи бывает почти невозможно[19]. Ведь поганое "подсознание" к тому времени успело обрести над несчастным, его волей и разумом такую неслыханную власть, что наполняет жизнь не только ночными, но теперь уже и дневными кошмарами.

Да и как разделить давным-давно ставшее неделимым?

А страхи-то все пугают и пугают. Как проснувшегося ребенка одинокая темная комната. И нам еще только предстоит проснуться, чтобы прийти к настоящему свету[20]. Правда, для этого потребуется немалое мужество, которое мы, увы, изрядно подрастеряли. Вот почему множество людей беспрестанно попадают в беду, наподобие нынешней.

Впрочем, нет - тут случай особый. Ведь Всаднику будущие события, и их исход были, как мы с вами разобрались, в некотором роде давно известны. Кстати, даром предвидения опасности и умением избегать ее он в прежние времена пользовался достаточно часто, удивляя всех своей удачливостью. Однако дар предвидения спасти сейчас не мог.

Всадник все же чуть помедлил, не смотря на собственные решительные порывы. Но немедленно очнулся, кожей ощутив, что именно здесь, на этом обрывистом берегу собрались все, все, все его враги. Прошлые, настоящие, будущие. Собрались, чтобы именно здесь отмстить ему, вволю отыграться, свершить над ним нечто столь ужасное, что далеко выходит за пределы обычных страхований и скверных игр "подсознания".

Его начал пожирать внезапно оживший, кошмарный сон!

А теперь подумаем, можно ли попрекнуть Всадника в минутной нерешительности, догадываясь с силами какой природы ему пришлось столкнуться? Да, чувствам своим следует доверять до известных пределов, а что прикажите делать, когда предел перейден? Вопрос оставим пока открытым. Хотя, честно говоря, ответ многим покажется очевидным…

- Чему быть, того не миновать! - пока мы разглагольствовали, решительно воскликнул Всадник и, отбросив последние сомнения, бросился навстречу судьбе. А дальше, а дальше все стремглав покатилось как по наезженной снежной горке. Наш Всадник поступил так, как поступил, пусть неразумно, возможно решил бы на его месте кто другой. Только, извольте спросить, а что вообще в нашем уродливом мире разумно? Во всяком случае, в отваге нашему герою не откажешь. Кто-кто, а он не праздновал труса, как мы с вами?

Увы, мы давно стали трусливыми обитателями сумеречного мира грез и до смерти боимся… света. Причем, даже не догадываясь о своей ужасной перемене, постепенно превращающей нас в зверей. А ведь человек не ночная тварь и бояться света не должен! Мы ж не кроты, и рождены не для мрака. Только почему-то боимся, да еще как боимся!

Увы, мы все забыли, все растеряли, от всего прячемся. Сверкая пятками, бежим от глупых страхов, скрываясь от реальности в придуманном и, безусловно, смертельном, мире. Бежим, вместо того, чтобы жить, как положено, по-людски - на свету. Поэтому и попадаем в беду, подобную нынешней. Просто, в той, давней теперь уже, истории слишком многое оказалось на виду, в то время как современный мир настолько замкнулся в себе, что уж и не помнит, а понимал ли он вообще хоть когда-то хоть что-либо верно.

Но, давайте-ка вернемся к нашему герою.

 

3.    Стечение обстоятельств.

 

 

-1-

 

События, между тем, развивались скорее, чем можно было ожидать - нервное напряжение все же обрушило разум Всадника, и он продолжал двигаться как во сне, едва ли осознавая, что делает. Что-то внутри истошно кричало: "Остановись! Просто остановись и подумай, что с тобою происходит". Другой голос отчаянно вопил: "Караул! Спасите! Помогите! Быстрее, быстрее что-нибудь сделайте. Мне страшно - бежим отсюда!".

Это вопияло его любимое "Я".

Появление голосов само по себе говорило, что его испуганное "Я" начало "размножаться", свидетельствуя о наступлении распада сознания, трудно сказать до какой степени. И ведь новая напасть произошла из-за той, ничтожно малой, секундной заминки на склоне. А если б была большая? Притом, что оба голоса казались совершенно искренними, оба безбожно врали. Поэтому-то Всадник поступил вопреки обоим.

Перестав вникать в истерию голосов, он снова тронулся. Да и глупо, в самом деле, стоять на месте, призывая самого себя к решительному шагу до тех пор, пока не сдохнешь, не сходя с места. Поэтому Всадник снова пришпорил коня. И вот, что из этого вышло.

Должно быть, он поторопился. Но, с другой стороны, мы же сами все видели. И стоять - нельзя, и идти - смерть. Нет, все же, этот человек оказался смелее нас. Он не стал цепляться за жизнь как любой нынешний эгоист, как каждый из нас. Всадник и здесь оказался настоящим воином, в самом высоком смысле этого слова.

Хотя в данной ситуации даже самая высокая высота не могла выручить...

Резкий удар в спину откуда-то, прямо из пустоты буквально вырвал Всадника из седла, и тот, пролетев с десяток саженей, упал на бок и болезненно покатился по крутому склону. И хотя тот был буквально усеян кореньями, но ухватиться за них не представлялось возможным. Тем не менее, корни чуть-чуть замедлили падение, да и высота оказалась несколько меньше, чем казалось сверху. Так что, происшествие могло бы закончиться более или менее благополучно, если б произошло в любом другом месте, кроме этого.

Но… Увы!

Роковое местечко, знаете ли. Напороться на такое… Никому не пожелаешь.

Ключ, обыкновенный теплый ключ, из-за которого лишь тонкая корка льда скрывала припорошенную полынью, да и то только в самые крепкие морозы. Это из-за него обрушился берег, открывая взору Всадника не спуск, а коварную ловушку.

Ключ и стал первым звеном в роковой цепи стечения обстоятельств. Точнее, не сам он, а нелепая череда неприятностей, начавшаяся именно с него. Удивительно, но обстоятельства складывались как-то так, что в иной ситуации, каждое из происшедших событий должно было дать несчастному лишний шанс на спасение, а не обращаться в катастрофу.

Начнем с того, что если б Всадник заранее знал бы о поджидавшей его внизу коварной полынье, то наверняка миновал коварный спуск в поисках более безопасного. А если б и не миновал то, падая, без особого труда смог бы увернуться от нее, откатиться хоть на пару саженей в сторону. Но, увы, главной опасности он вовремя не почувствовал.

С нее-то все и началось. А, может, и не с нее… Может, так надо было!

Заметим, враг от Всадника в самый решительный момент почему-то отступил. А ведь нерешительность в таких делах ему вообще-то несвойственна. С чего бы отступаться после того, как так позорно себя выдал? Может, у него тактика такая? Вряд ли, скорее просто-напросто струсил. Но, как бы то ни было, многое из происходящего на протяжении последующих двух-трех (едва ли более) минут было вызвано не только каверзами врага. Некоторое время человек вообще погибал и спасался в омуте без его "помощи".

Мелководье. Вообще-то оно нетипично для ключей. Обычно там бывают омуты, а тут не слишком даже крутой склон и мелководье. Скорее всего из-за обрушения берега. И если б Всадник не летел вниз головой, то проблема, при ином стечении обстоятельств, вполне могла ограничиться одними мокрыми ногами.

Но теплая одежда, обувь, палатка, спирт для сугрева - все под рукой, все приторочено к седлу. На худой конец, сапоги можно просто распороть ножом, чтобы не тратить понапрасну немногие драгоценные минуты, которые в подобной ситуации остаются в запасе у промокшего на сильном морозе человека прежде, чем руки перестанут слушаться.

Упавший был силен, вынослив и очень опытен. Он не потерял бы и секунды, если б не упал, как сказано, вниз головой. Не ударился, не потерял сознания, а только с ногами ушел под воду. Пытаясь выбраться, попытался развернуться. А время-то бежало быстро, и скоро он начал задыхаться. Но и эта проблема не стала роковой, поскольку ключевая вода оказалась теплой. Так что, развернувшись, он мог бы спастись. Наверняка, мог бы.

Если б не течение… Да и  оно не такое уж быстрое. Так, течет себе еле-еле.

Но, пока Всадник, путаясь в полах, извивался, неспешные воды немного отнесли его в сторону от полыньи. Совсем недалеко, но лед стал заметно толще, вода обжигающе холодной и дно резко ушло вглубь. Руки немедленно потеряли чувствительность. Поэтому просто встать, чтобы пробить лед стало невозможным. Но опытный Всадник и тут не растерялся, сумев запомнить место, откуда упал, даже увидел исходящий из полыньи тусклый свет. Двумя-тремя сильными гребками подплыл к ней и…

Вот тут-то и открылось последнее препятствие. Глина, простая скользкая, теплая глина. До кромки льда рукой подать, а не дотянешься. Склон некрутой, а не выползешь. И корень торчит - руку протянуть - а не ухватишься. Совсем чуть-чуть, а не дотянешься. И голова, хоть и чуть-чуть, а в полынью не лезет. Главное, рукам ни за что зацепиться - сверху гладкий лед, внизу склон из скользкой массы. Короче - нет опоры. Пальчиком зацепись, а не зацепишься. Будь чуть глубже, вылез бы, а тут… Проклятая скользкая глина!

Но раз провалился, значит и выход непременно должен быть. Надо лишь сыскать подходящее место. Но именно этого-то сделать все время не удавалось, хотя он один раз даже касался края полыньи. Увы, закоченевшие пальцы уже ничего не чувствовали.

Всадник был упрям и не сдавался до последнего. Но никакое мужество, сила или ловкость уже не могли одолеть уготованные ему роковые неприятности. Долго ли, коротко ли, но совсем скоро полынья снова подернулась тонкой ледяной пленкой. Чуть раньше осели клубы глиняного "облака" на месте трагедии. А еще через четверть часа над рекой пронесся снежный заряд. Меньше, чем через час, от случившегося вообще не осталось и следа.

Снежное безмолвие не выдает своих тайн.

Впрочем, а где же конь? О нем мы совсем позабыли. М-да, однако, его почему-то нигде не видно: ни на берегу, ни на льду. Но и уйти он никуда не мог. Как будто сгинул. Странно как-то… Ну, ладно. Вообще-то наблюдать со стороны чужие трагедии всегда тягостно. Но что-то в них не столько пугает, сколько неудержимо притягивает человеческое внимание. Так что, в то самое время, как наиболее чуткие закрывают от страха руками глаза, большинство не может их оторвать. И страшно, и тошно, и… безумно притягательно.

Зря, что ли, в Древнем Риме так обожали гладиаторские бои.

Что-то в этом есть сладостное, томное, если признаться. Видите, как сладко, что от возбуждения даже про коня позабыли. Как бы сочувствовали, переживали, а на самом деле… Да, да - только возбуждение, нервная дрожь в руках обычно выдает наши истинные чувства. Кстати,  такое возбуждение - непременный признак трусости, даже если человек и мнит себя храбрецом. Лож представляет себя правдой лишь в придуманном мире.

А еще, нечто схожее испытывает профессиональный игрок, нервно перекладывая фишки у рулетки. Игра - тоже болезнь. И страх в ней вовсе не побочный продукт, а самая что ни на есть первопричина, главный источник удовольствия. Без страха удовольствия никогда не получишь. Потому люди и играют в разные игры, главным образом с собственной жизнью. Вот и мы с вами поиграли с жизнью и смертью. Пока с чужой. А почему бы и нет, коли ставка - не твоя "бесценная". Только, не играем ли мы безрассудно именно с нею?

Как бы то ни было, но как ни остры ощущения стороннего наблюдателя, совсем иные чувства испытываешь, находясь в эпицентре событий, когда именно ты становишься главным героем "представления". Ни о какой притягательности, сладости и, тем более, томности уже не может быть и речи. Собственные трагедии переживаются нами намного более болезненно и отчаянно. Правда, если мы вообще успеваем что-либо сообразить.

"Хрум" - вот и сломалась твоя бесценная психика - психика такого отважного, смелого и умного "героя". А как гордо ты вытягивал шейку, чтобы казаться выше, как грозно обличал супостатов, не забывая, походя, предавать верных товарищей, чтобы еще выше подняться в собственных глазах. Ну и где этот отважный "покоритель вселенной"? Мы сейчас говорим не о Всаднике, разумеется. Он-то настоящий герой, а вот как быть с остальными?

С нами, так сказать...

Да… Так-то оно так. Только после всего увиденного в сердце закрадывается нехорошее чувство. А не продолжается ли наши скверные игры и после всех этих потрясений, если, конечно, они не ломают нас окончательно? Ответить сложно. Впрочем, гордость, самодурство, тщеславие, алчность, похоть, законничество, обиды и злоба - разве не они превращают нашу грешную жизнь в бесконечную "развеселую игру". Только с кем играем? Да, со смертью же, если вы все еще не догадались. Определенно превращают.

Ну, ладно, решимся все-таки посмотреть на то же самое несколько с иной стоны. Проникнемся происшедшей трагедией изнутри. Настолько, насколько сможем, конечно.

 

 

-2-

 

Странный, страшной удар в спину. "Полет" по склону. Безуспешная попытка затормозить падение. Потеря шапки и рукавиц. Обжигающий руки холод. Снег за шиворотом. Цепенеющие окровавленные пальцы. Хруст ломающегося тонкого острого льда. Первый глоток мутной воды. Тщетная попытка разобраться с происходящим. Все эти уже хорошо известные нам события снова и снова пробегают перед нашими глазами своим чередом, но...

Нет - не своим! Почему, ну почему они… происходят одновременно?

Да, да - вы не ошиблись. Все сразу и в одно и то же единственное мгновение. Иногда, в зависимости от неведомых нам обстоятельств, начало и конец могут меняться местами, не изменяя, впрочем, ни смысла, ни конечного результата. Мы ведь уже достаточно говорили с вами о том, что время ведет себя порою совершенно непредсказуемо…

С одной стороны, все произошло почти мгновенно, с другой, описанная трагедия происходит теперь невероятно долго. Порою кажется, она вообще никогда не закончится. М-да, бесконечность. По всей видимости, именно она сейчас вмешалась в ход дела.

А зачем?

Разумеется, бесконечность, даже дурак знает, весьма продолжительна. Поэтому мы и не станем перечислять все громадное число мыслей, воспоминаний и чувств, которые успели за это время посетить Всадника. Со всей определенностью можно лишь заявить, что в них не было прежнего парализующего страха, который только что некстати сковал волю, хотя реакции Всадника даже для бесконечности были явно замедлены. Точнее, страх все еще оставался, но теперь как совершенно уже чуждая сторонняя сила, упрямо пытавшаяся захватить сознание, чтобы разорвать его. Правда, у него ничего не выходило.

Страх по всем направлениям проигрывал Всаднику.

Стоп, стоп, стоп - это еще что такое? Неужели все сызнова? Странные, совершенно ни с чем не сравнимые ощущения. Да, да, точно-точно все заново, может даже и не второй и не в третий раз. Но это уже выходит за пределы нашего с вами любопытства и смелости. Неплохо было бы сейчас удрать отсюда куда-нибудь подальше. Ан - нет. Не тут-то было!

- Попался, дружок! Назвался груздем - полезай в кузов! Вот так вота вот.

Странно, странно все это как-то... Только что кончилось, а уж снова начало. А потом еще и еще. Смотрите - раз за разом мы проходим один и тот же путь, причем почему-то каждый раз немного по-другому. Что-то незаметно, но непременно меняется. Ты уже давно назубок выучил прежние ошибки, но почему-то сызнова повторяешь каждую из них. Как будто клин в голову вбили. И, ведь, все знаешь, все помнишь! И не помнишь одновременно. Ну, необычные ощущения - не передать. Постепенно трагедия уже перестает казаться чужой, пропитывая твое эгоистичное естество невыразимым ужасом происходящего. И мы уже начинаем переживать за самих себя. Значит, переживаем искренне.

Снежная масса, слепящая глаза, забивающаяся за шиворот. Рукавицы, летящие во все стороны. Мгновенно онемевшие пальцы, сбитые в кровь о коренья. Сухой хруст, осколков льда, острых как лезвие, безболезненно вспарывающих лицо. Теплая, почему-то розовая, вода. Ах, да - это же от собственной крови. И такой удивительно мягкий, такой приятный и теплый на ощупь, скользящий под руками ил, покрывающий глинистый склон.

Руки немедленно отогрелись.

Но потом неумолимое погружение в холодную мглу. Нет, на сей раз не в темноту, даже не во мрак. Ощущения ни с чем несравнимые, их не было раньше. Погружаешься во что-то липкое и ужасное. В то, что властно впивается в твою плоть, в твой разум, в самую его сердцевину. Множество острых щупалец болезненно, до крика, до одури, с хрустом хрящей погружается внутрь тебя, опутывая тело наподобие кокона, лишая всякой возможности к сопротивлению. И это невозможно остановить, и это не от холода - нет!

Вот уж, вляпались на свою непутевую голову, так вляпались! Таким образом и мы с вами, сами не желая, тоже увидели врага… Оказалось, есть чему испугаться, хотя чего бояться, пугаться, если ты давно мертв. Какая, в сущности, разница, кто еще тебя укусит.

Н-е-е-е-ет, разница есть! Большая разница…

И самое страшное даже не в том, что с тобою происходит запредельно ужасное предсмертное видение - безумный всплеск умирающего сознания. Нет, нет - все это истинная правда. И это самая реальнейшая из реальностей оказывается хуже смерти - насильственное вторжение чего-то страшного, инородного, жадного, ненасытного, изголодавшегося.

- Вот, вот! Тут-то ты, дурачок, и попался. Думал, так просто возьмешь и уйдешь отсюда, а? Как бы ни так! Ты-то один, а нас-то, с-а-а-а-м видишь, - много. И все мы тебя ненавидим. Одного, гаденыш, победил - ладно, хорошо. Другой отомстит. Не выйдет у того, сменит третий. Так испокон повелось. Не ты первый, не ты последний придурок, слишком возомнивший о себе, - раздался изнутри приторно насмешливый и очень злой голос.

Враг перестал скрываться, совершенно теперь уверенный в победе. И у него, по-видимому, есть на то все основания. А именно следующие. Нет, выразить трудно, но получилось, что зло внешнее слилось со злом внутренним, душевным, твоим. Ощущения, мягко говоря, не из приятных. Враг все же прорвался в душу. А ведь предательски запустило его туда твое собственное зло. А как же ты его холил и лелеял, поил и кормил. А оно, в благодарность, вот какую службу сослужило. Предало, да еще и с насмешками.

Теперь возникает вопрос, а можно ли это новое состояние уже считать бесноватостью или еще рано? Скорее всего - да. Только что казалось, что хуже быть ничего не может, а оказалось, что чаша страданий не наполнена даже и наполовину. Притом хоть как-то описать новизну ощущений несчастного человека, и без этих приключений находящегося на краю гибели, совершенно невозможно. Они и неописуемы, и ужасны!

- "Помирать с музыкой" не получилось, - как ни странно, но сознание даже в бесовском параличе сумело не только сохраниться, но и с юмором у него все в порядке. Вряд ли, правда, эту новость в сложившейся ситуации можно было назвать утешительной.

- Сам виноват, что не остановился. Впрочем, все равно на чем-то, да попался бы. Каждый раз, когда ты наивно считал, что тебя пронесло, что беда прошла мимо, ты еще больше запутывался в наших сетях. И все твои романтические надежды с самого начала были обречены. Думал, один раз победил нас, и теперь ты навеки герой? Можешь безнаказанно идти домой, в теплую постельку? Расслабился, сердешный, тут и пришел твой конец!

У нас принято мстить до самой смерти, так что рано радовался.

Теперь молись не молись, а весь ты наш и только наш - аксиома!

Последние слова привели, смирившегося было, умирающего Всадника в ярость. И тут снова начались хождения по мукам. Нас же как ветром сдуло. Ну и, слава Богу!

 

 

-3-

 

- Давил, давлю и буду вас давить! - мысленно прокричал Всадник. Сбросив парализующую волю пелену, рванул прочь от копошащегося смрадного мрака. Насчет того, что: "давил, давлю и буду давить" - конечно, несколько преувеличил. Но чего сгоряча не скажешь в пылу схватки. Главное, что он даже сейчас отказался покориться нечисти.

- Вперед, вперед, только к свету! Вот он - рукой подать. Такой пленительный, яркий и желанный как никогда, - Всадник тянется к нему, вырвавшись из клубов ила. Прильнул ко льду лицом, снова ощутив обжигающий холод, с надеждой смотря сквозь лед.

И тут его охватил такой умопомрачительный приступ Жажды, что и представить себе невозможно. Вы, быть может, возразите - какая тут жажда, когда кругом одна вода.

- Возьми и пей!

Нет, тут Жажда особого рода, ее водой не утолить. Но не станем отвлекаться.

- Господи, помоги же! Ну, помоги! - с надеждой, потом с сомнением и, наконец, с отчаянием молвили стынущие уста. Нет, отчаяние все же выглядит как-то иначе. Смирение разве что? Но это понятие для нас малопонятное. Короче, мы видим нечто новенькое.

- Нет, поздно, уже ничего не поможет, да и с чего Он обязан помогать таким как я. Видно, не заслужил лучшего, - грустно подумалось совсем уже спутанным умом.

- На все Твоя… - напоследок шевельнулись холодеющие уста, так и не договорив до конца: "Святая Воля". И впервые от этих, так и не досказанных, слов стало сказочно сладко, невероятно сладко! Ну, просто безумно сладко. Всадник только сейчас понял их сокровенный смысл. Так бы и повторял их всю оставшуюся жизнь, да поздно - отговорился.

Так вот, оказывается, Кого он так страстно, трепетно и смиренно жаждал!

Мертвая уже, по сути, рука сама собою потянулась к револьверу. Не для какого-то разумного действия, а выражая этим непокорность мертвеца распоясавшимся негодяям - этим бесстыжим, наглым тварям, беззастенчиво пытающимся забрать его, пусть и грешную, но еще живую, теплящуюся душу. Стрелять в этих тварей - глупо. Стреляться самому - еще глупей. Но не подчиняться же, в самом деле, этим дьявольским отродьям.

Ну, сами посудите, прав был Всадник или нет?

Раз достал из кобуры - стреляй! Хоть в лед. Пробить, можно, но воспользоваться этим не удастся - это как самого себя глушить, как глушат рыбу. Все равно попытался выстрелить, но курок никак не взводился. Потянулся к нему другой рукой, а сил уж совсем нет.

Онемевшая рука медленно разжимается, пистолет мягко выскальзывает, а почти безжизненное тело, распластавшись лицом кверху, некоторое время еще продолжает смотреть в сторону то ли солнца, то ли света иной природы. И ничто во всей вселенной не может отвлечь от этого, кажется, совершенно бесполезного, занятия. Между тем, Всадник жадными глотками пил и пил совершенно недоступный прежде свет и никак не мог им насытиться. Не воздухом, которого давно не осталось, даже не ушедшей уже жизнью, а именно светом.

И, хотя это и немыслимо, он утолил-таки свою Жажду! Более того, именно в этот самый момент, уже по сути мертвый, он был не просто счастлив, а счастлив совершенно… За всю свою жизнь он не выпил столько счастья, как в последние страшные мгновения.

- Как же хорошо! - воскликнул бы Всадник, если б был бы еще жив…

Как мало[21] надо человеку, и как много он все время требует от жизни, пренебрегая главным. Только смерть расставила все по местам. Только Небо - оно одно лишь и нужно человеку. Хоть маленький "кусочек", хоть единственный лучик его света. А вся эта огромная земля, насквозь пропитанная грехом, только разжигает страстную жажду, ту жажду, которую не утолить. Страсти только манят сладостью и мнимым упоением, а на самом деле жадны, ненасытны, жестоки. Да, они просто-напросто пьют и пьют твою кровь, твою жизнь. Они проедают тебя изнутри, и вовсе не собираются утолить твою Жажду. А ты, ослепленный ими, даже не можешь отличить жажду страстную от Жажды истинной.

Только сейчас, корчась в агонии, Всадник понял, что всю свою жизнь отчаянно искал именно этот единственный утешительный лучик, даже не ведая, что именно ищет. Наконец, нашел, и если б не вода, можно было бы сказать, что у него ручьем текли слезы. Странно, но именно смерть властно отделила правду от лжи. Ну, может, и не сама смерть…

- Хоть глазком, а счастье-то я видал. За одно это жизни не жал...

Застывшие глаза сохранили на израненном лице улыбку умиления. Неподвижное тело снова начало медленно погружаться во тьму. На сей раз молча, без злорадных комментариев и щупалец. От страха отпрянувшая гадина или свора гадин (мы, разумеется, не станем их считать и разбирать по "сортам") не смели даже подступиться к мертвому телу. Она, они… безумно боялись его! На живого нападали, а мертвого испугались. Бывает же такое!

Нет, не так уж вы и сильны, и смелы, как оказалось…

Свет все угасал, а тело, неспешно погружаясь, отплывало от полыньи все дальше и дальше. Вдруг свет резко убавился. Присмотрелся, а это ж верный конь с переломанными ногами хрипит сверху. Это от его предсмертных судорог, от беспорядочных движений копыт подо льдом раздавался неприятный скрип. Внезапно с берега упала снежно-ледяная глыба, мгновенно раздавив несчастное животное и прекратив его мученья.

- Ты тоже не сдался, дружок. Ну, ты и молодец! До встречи, надеюсь… Да, странно как-то у людей устроено. Всю жизнь прорываешься к свету, и всегда между ним и тобой оказывается какая-то призрачная, но совершенно непроницаемая стена. А сама-то жизнь - не более как повторение одной единственной сцены с неизменно печальным финалом.

А печальным ли? К тому же, заметим, Всадник этих слов никак не мог произнести по причине своей очевидной смерти. Но мы своими собственными ушами слышали их. Как все это понять? Нет, видно мир устроен совсем не так, как мы привыкли о нем думать. Да…

Ну, теперь-то уж все - "явление …надцатое и последнее", - дальше...

А дальше уже ничего не было, и быть не могло. Напомним для верности, что человек к тому времени был уже мертв, так что последние его рассуждения выглядят несколько надуманными. Но ведь мы сами слышали их, своими собственными ушами. К тому же это даже не самое странное из того, чему мы только что стали свидетелями.

Нет, нет, - пора с этим заканчивать. Насмотрелись!

И все же в происшедшем, при всех его ужасах, было что-то невероятно красивым и упоительным… Даже странно как-то. И ничего не придумано. Тут все - правда! Да такая сладкая и желанная, что она просто не может, не должна быть ложью. Хоть убейте, а все - правда! Но, что же утешительного можно найти в увиденной нами, пусть и не нашей с вами, но все же агонии, да еще и усугубленной предсмертной бесноватостью?

Нет, тут надо бы разобраться! Человек умер, а у нас на сердце - радость! Это, что, скажите нормально? Или мы чего-то из-за всех этих ужасов недоглядели? Точно! Да вот же оно! Неужели такое бывает? Неужели пред самой смертью или даже в сам момент ее человек может стать обладателем какой-то невероятной, удивительной силы?

Почему?

Вы все еще не догадались? А ведь все просто как дважды два. Ну, ну…

Правильно! Он очистился - совершенно очистился. Смотрите, ведь умирающий Всадник умудрился не только прогнать беса или даже целую тучу бесов. В последнем нам с вами никогда не разобраться - это для духовных. Но одно даже мы с вами можем утверждать вполне определенно - вместе с этой нечистью душу покинуло и многолетнее зло, которое всю свою сознательную жизнь Всадник копил своей неправедностью.

Зло внутреннее, душевное изо всех сил рвалось соединиться со злом внешним, и это в нашем случае стало для обоих тварей роковой ошибкой. Блистательная победа обернулась самым позорным поражением. Внешнее зло не могло удержаться в умирающем Всаднике и, по необходимости, покинуло его тело вместе… со злом внутренним. Ведь они, как мы с вами заметили, незадолго до того слились воедино. Ну, а вот вам и последствия…

Выходит, что умер-то Всадник чистым, как младенец или наподобие того. А это не всякому дано. Вот, что пробуждает в сердце чувство восторга и искренней радости за судьбу Всадника. Даже смерть человека, ставшего нам за недолгие минуты нашего с ним знакомства бесконечно дорогим, не смогла омрачить наших восторженных к нему чувств.

Впрочем, на счет совершенного очищения от зла мы слегка поторопились. Правда, это мы можем утверждать не на основании увиденного только что, а на знании того, что для читателя пока еще остается тайным. Мы-то ведаем, что будет дальше, а вы нет…

 

4.    Болото.

 

-1-

 

 

Как бы то ни было, но пора нам заняться новым делом. Настала время для изображения иной сцены, в которой появляется и очередной персонаж из той же "оперы", что и на реке, имеющей, как вы, набравшись терпения, убедитесь, прямое отношение к Всаднику. Причем персонаж этот, к слову, как-то присутствовал и при кончине нашего отважного героя, вместе с другими нападающими по мере сил своих отнимая у него частичку его угасающего разума, досаждая его своими идиотскими проблемы. Начнем издалека.

Болото.

Оно было о-ч-ч-е-н-ь старым. Его можно было бы назвать дряхлым, кабы не то обстоятельство, что, в некотором роде, оно вообще не было болотом. Никогда. Точнее было, но особенным. О встрече с ним до сих пор и рассказать толком было некому. И вообще, самое разумное - обойти его за сотню верст, если уж вы ощутили на себе его тяжкое дыхание, услышал неслышный, властный зов, если змеиной тревогой оно заползло в сердце.

А еще, оно было бессмертным, только совсем не так, как ангелы. Но от их неугомонных противников, в суете и непраздно носящихся по белу свету, тоже сильно отличалось. Так уж вышло в результате стечения обстоятельств, сделавших его особенным.

Скажем прямо, по берегам его не было привычной осоки, камыша, квакающих лягушек, трясины. Не было даже тухлого болотного запаха. Смрад, да, был, причем ужасный, но совершенно иного рода. Было в нем что-то жуткое, рвотное, безжалостное. Но все болотные атрибуты можно было и видеть, и слышать, и осязать, только все это было миражом.

На самом деле никакого болота никогда не было, и быть не могло. Просто посреди огромной поляны тихо плескалась мертвая вода, сквозь толщу которой в солнечный день просматривалось абсолютно мертвое песчаное дно. Только более или менее безопасно смотреть на него можно издалека, если уж вы решились на него взглянуть.

Итак, на большой поляне расположилось небольшое озерцо с идеально белым песчаным берегом и кристально чистой, но источающей неосязаемое, но страшное зловоние водой. И если последнее могло вызывать просто отвращение, то дух, царивший над мнимым болотом, да и над всем полем, у всякого вызывал неподдельный животный страх. Поэтому и трава вокруг была редкой и желтой, и лес низкорослым, кривым и чахлым.

И все это объяснялось присутствием в озере-болоте одного единственного существа. И именно эта скверная тварь как-то изощренно представлялась человеческому взору бурлящим жизнью болотом. Так что, смотря на плещущуюся водную рябь, многие увидели бы не мертвое дно, а удивительное болото. Пленительное, каким-то образом манящее к себе, проникновенно говорящее: "Придите ко мне все страждущие и обремененные, и я упокою вас"[22]. Иди, ну, иди же, иди, балбес упрямый! Ну что стоишь, как идиот. Иди ко мне, я тебя до смерти расцелую!" - и ведь шли, да еще как шли, верили, любили и надеялись…

О чем, интересно, думали эти несчастные, на краю бездны?

И почему одни видят одно, а другие другое? Почему одни не боятся горькой правды, и не обманываются лживыми посылами этой твари, а другие - нет. Почему первых ничтожно мало, зато другими "пруд пруди". И весь фокус-то заключен в самом примитивном неприкрытом обмане. Все на виду: "Иди и смотри"[23]. Идут, глядят и… видят рай!

А ведь там, в некотором роде, врата ада… Таков уж человек!

Не удивительно, что и в обыденной жизни все устроено совсем не так, как нам хотелось бы. А на что рассчитывали? Решили выпросить у "добренькой" смерти счастливой жизни? Но это же безумие! Притом от счастья истинного брезгливо воротимся.

А ведь счастье-то не где-то за горами, за долами, а совсем рядом. Только оглянись вокруг, позови его. Открой ей свое исстрадавшееся сердце. Надо только не бояться, терпеливо искать правду и, найдя ее, смело глядеть ей прямо в глаза. Мало, кто так может.

Вот поэтому-то отважные, ищущие правду, находят жизнь там, где обезумившие, ослепшие от страхов и гордости обретают верную погибель. Там, где смелый ясно видит смертельную опасность, трусоватый созерцает лишь пленительное "болото".

- Зачем оно так поступает? - спросите вы. - Зачем притворяется болотом? Ужели только для того, чтобы заманить в свои мертвящие недра, погубить очередного нечаянного странника. В-о-о-т этого, например, безвольного бредущего бедолагу, подобно кролику, попавшемуся на глаза голодного удава и отчаянно решившему последовать "зову сердца" по близлежащей дороге? Если да, окажитесь правы. Впрочем, и да, и нет. Болото хотя и преследовало более важные цели, но по давней привычке никогда не чуралось "мелюзгой".

Нет, опять врем. "Мелюзга", человеческий материал то есть, был совершенно как "сырье" для достижения "Высшей Цели". И нуждался в изрядных количествах, о чем со всей определенностью говорит присутствие хорошо утоптанной дороги. Ведь кто-то ее протоптал, кто-то по ней ходил, точнее доходил до самой кромки болота, за которой дорога прерывалась. Утешает лишь то, что тропа была хоть и хороша, зато не слишком широка. Значит, и душ погублено, по-видимому, не слишком много. Хотя… как смотреть...

Человек, все-таки какой-никакой, пусть и совсем никудышный…

Э-э-э-э, нет! Ошибочка вышла. То, что мы видели, не единственная дорога. Просто мы с вами обнаружили лишь ту, что оказалась ближе к нам. Может просто не ту, по которой бредем, как завороженные, сами. Избави Бог! Но если мысленно проследовать вдоль всех их, то… Нет это не для слабых нервов. Давайте-ка на всякий случай спрячемся, отойдем подальше и от тропинки, и от греха. А то, не ровен час… Сами понимаете!

М-да, как и сейчас, так и в описываемые нами времена, времена бурных классовых перемен, жизнь человеческая ценилась невысоко. Нужна она вождям только для собирания толпы. А толпа, в свою очередь, потребна была ни на что более, как для скорейшего и надежнейшего истребления во все отношениях подобных ей. Людей для такого дела требуется во все времена очень много, поскольку к смерти своих подопечных вожди традиционно относятся равнодушно, за некоторым, быть может, исключением.

Есть и иные причины.

У-у-у! Вон, вот он, смотрите-ка, смотрите, что, этот безумец, делает! Ведь идет, дурак, на явную смерть. Она в двух шагах, а ни рассказать, ни доказать ни предупредить. Он свято верит самому себе и своему ущербному "видению мира". Он ведь такой уверенный, хоть и живет по закону толпы, как саранча, собравшаяся лететь на соседнее поле. После нее - пустыня, но какое ему до этого дело. Винит кого угодно, только не себя и себе подобных.

Ну, и что видит этот самовлюбленный и самодовольный оболтус? Мечтает, наверное, о чем-то высоком или, во всяком случае, приятном. А ведь через мгновение его банально не станет. И смерть его будет страшнее страшной. Так и хочется изо всех сил закричать: "Остановись!" - а смысла никакого нет. Все равно не услышит или брезгливо отмахнется.

Ведь мы для него, "средоточия мира", - тля, быдло.

Ой, ой, ой - да сколько же их! Как же мы их сразу не приметили. Смотрите, бредут топами отовсюду, прям как неживые, во всем подобные первым двум, точно такие же самодовольные гордецы, обиженные на всех и вся, на зло всем идущие на погибель. Подобные сомнамбулам, в сонных своих видениях они представляют сей ужасный поход подвигом, пленительным восхождением к славе, отваге, богатству, чему-то не менее важному.

Правда, кто бредет, еле-еле перебирая ногами от плохо скрываемого страха, в то время как другие отважно махают шашечками или стреляют в кого-то из "врагов человечества" из именных маузеров. Одни приходят порознь, другие действуют организованно. Двигались сосредоточенными потными колоннами, чеканя шаг, порою с песнями как на параде.

А вот и еще, смотрите, смотрите - еще один заявился. Во, во как несется, как будто боится опоздать! Кстати, совершенно не видит гибнущего буквально в нескольких шагах перед ним. Да нет - видит, все видит и даже отталкивает погибающего.

Спешит…

Быть может, вы ждете, что мы, исполненные христианским состраданием, все же попытаемся кого-то остановить? Придется вас разочаровать. Мы не станем этого делать!

- Откуда у вас такая жестокость? - спросите вы.

- От верблюда! - ответим, не желая вступать в дебаты о нравственности. Об этом все уже давным-давно сказано. Того, кто пришел сюда, невозможно привести в чувство. Та или иная страсть настолько овладела им, что сделала абсолютно невменяемым. Так что, если не этого болота, так другого ему все равно не избежать. А будет ли это петлей или кровавой резней, или нашим "дивным" болотом, или еще чем-то - какая, в сущности, разница?

Так что, мы видим всего лишь неотвратимый конец. Но, давайте отвернемся!

…….

 

-2-

 

Вы сами слышали эти ужасные краткие крики, полные злобы и отчаяния? Прям по писанному: "Там будет плач и скрежет зубов"[24].  Только плачь и скрежет оказался и громче, и страшнее, чем мы предполагали. А эти, вон смотрите, еще и успели на пороге смерти подраться, решая, кому первому броситься в смертельный омут. Хорошо хоть, что для увиденных нами искателей "простого земного счастья" приключения и скитания закончились быстро. Впрочем, следом за скоротечными их страданиями следуют муки вечные… Но мы их, надеюсь, никогда не увидим. Там совершенно другой мир, совсем иные порядки. А здесь тяжелее всего видеть, когда страдания несчастных гордецов и мечтателей оказываются продолжительными. Так и хочется вырвать их из этих грязных лап!

Но увы…

Вот сейчас, исполнись наше желание, и "болото" отпустит их на волю. Так они снова пойдут обратно, а, если не смогут идти, так поползут... На четвереньках, сдирая в кровь колени, с пеной у рта, все равно поползут. А все потому, что погибель для них - самый желанный удел, да и преисподня их не отпустит. Взаимная "любовь", так сказать.

До гробовой доски!

Давайте лучше вернемся к самому "болоту". Что вы так вздрогнули? Нет, вернемся не в смысле, чтобы снова подойти поближе, а в смысле, чтоб в сторонке спокойно поговорить о нем. Так вот, если кто-нибудь захотел бы, к примеру, выпить стаканчик звенящей как хрусталь воды, то немедленно умер бы, едва коснувшись ее губами. Что с вами? Рвотный спазм, никак не придете в себя? Вы только что увидели знакомого вам человека?

Отвернитесь, легче будет, переносить утрату…

Увы, но даже самые дорогие нам люди беззаветно идут на вечную погибель, как и увиденные нами бедолаги, и никому невозможно их остановить. Вы, кстати, каждый день можете наблюдать, по сути, то же самое, только без злополучного "болота". Так, почему же нынешняя погибель закоренелых безумцев вам показалась хуже любой другой?

Что, вас тошнит? Ну, ну - успокойтесь и привыкайте. А еще, лучше очнитесь и не стройте иллюзий относительно лучезарных перспектив нашего жвачного бытия. Оно очень, очень скверное и мало отлично от жития тех, кто закончил свою жизнь в этом распроклятом месте. Живем страстями, иллюзиями и прочими глупостями. А жизнь, между прочим, короче, чем хотелось бы, да и смерть никому еще не обещала быть сладкой…

Очухались, чутка? Ну и ладушки. Продолжим наши "научные" наблюдения. Так вот, если б кто с устатку захотел немного полежать на теплом песочке, то более не встал бы с него. Встреча же с самой тварью, представляющей собою "болото", предвещает нечто гораздо более страшное. Участь несчастного, попавшего в его лапы столь неописуема и ужасна, что даже самая лютая из лютых смертей показалась бы ему желанной.

К счастью, или… Нет, все-таки к счастью, "болото" не отличается терпеливостью. Нет, оно очень старается быть и терпеливым, и хладнокровным, но обыкновенно так увлекается своими "экспериментами", что мучения несчастных чаще всего очень кратки.

Утешает еще и то, что эта тварь представлена в единственном экземпляре[25]. И на то особые причины. Ведь происходило "болото", как вы успели догадаться, из семейства врагов рода человеческого. Но было оно особенным. Уникальность его обусловлена тем, что некогда ему пришлось вкусить Гнева Божьего более, чем кому-либо из его нечистых соплеменников. За исключением, разве что, самого "Хозяина"[26].

Так вот, сильнейшее потрясение, вызванное этой и внезапной, и незапланированной "встречей" с Гневом Божиим как раз и привело к тому, что это будущее "болото" разом лишилось большинства своих прежних способностей - стало калекой, в своем роде.

И хотя оно пострадало несравнимо менее своего неисправимого "Хозяина", но сочувствия ему, даже притворного, с тех пор не выражало, почти открыто обвиняя именно его во всех неудачах. Притом, что прежде буквально боготворило его. Более того, всякий раз, когда оно откуда-то, хоть краем своего глуховатого уха, слышало упоминание его имени, особенно о его провалах, то злорадно, с явным удовольствием ухмылялось. И эту неслыханную дерзость безнаказанно могло позволить себе тоже только оно одно.

Правда, "болото" легкомысленно решило, что совершенно освободилось от прежней власти князя тьмы, отчего и позволило себе вольнодумство. Напрасно! Оно ошибалось - пристальный взгляд закованного в цепи "Хозяина" ни на секунду не терял его из виду. У него на "болото" были особые виды. Но знать об этом тому было незачем.

Как бы тони было, но "болото" было во всех отношениях исключительным. А началась его история с той самой счастливейшей для него поры, которая неожиданно закончилась ужасной катастрофой - со строительства Вавилонской Башни, призванной окончательно "поставить Бога на подобающее Ему место". Иными словами - унизить, уничтожить.

Дело, как тогда казалось, продвигалось чрезвычайно быстро и невероятно успешно. Возбужденные народы, уже трепещущие в ожидании скорого избавления от Божьего ига, трудились день и ночь, не покладая рук. И будущее "болото" в этом "святом" деле было одним из самых энергичных сотрудников, и главных наставников преисполненных энтузиазмом и одуревших от похотливой гордости людишек.

Конец, триумф бесочеловеческого гения казался невероятно близким[27]... И все бы, несомненно, закончилось бы триумфальной победой гордого гения над "неуклюжим Божьим замыслом". Все планы нарушило неожиданное сечение обстоятельств. Расслабились как-то с устатку или от радости. Недоглядели, вот и подкралась беда...

Увы, увы!

- М-м-м - да… Федот, да не тот, - частенько задумчиво бормотало болота, разговаривая само с собою (собеседников у него не было, но они ему были и не нужны). Эту самую страшную ночь оно не забудет никогда. Не забудет, но никогда ничего и не вспомнит - слишком сильным оказалось нервное потрясение. Впрочем, это еще мягко сказано.

То, что Писание лаконично именует "смешением языков", стало для сего пытливого ума ужасной катастрофой, таким сокрушающим ударом, что будущее "болото" еще долго не могло оправиться и удостовериться, что осталось в живых. И продолжалось сие "блаженное неведение" ни день, ни год и даже ни сто лет... К тому же, пробуждение было не только до умопомрачения долгим, но и не менее умопомрачительно болезненным.

Но, не смотря ни на что, оно имело и положительные стороны. Так, например, болото научилось… созерцательному покою! Во всяком случае, никто, кроме него, в их суетливой среде таким даром, да еще и в таком громадном количестве не обладал. Мы не стали бы назвать это ни настоящим созерцанием, ни истинным покоем, поскольку все это было жалким подобием сих высоких чувств. Впрочем,… сами судите, чего еще можно было ожидать от злобного, скверного, "богом обиженного[28]" существа.

Как бы то ни было, но пока прочая нечисть по-прежнему лихорадочно носилась по белу свету в поисках того, что могло как можно больше нагадить человечеству, будущее "болото", едва придя в себя, вскоре решило заняться проблемой существенно более важной - "воплощением". Оно пожелало обрести плоть, стать не просто во всем подобным человеку, но многократно превзойти его во всех отношениях. В "вавилонском деле" в значительной мере подвели ненадежные людишки, так лучше совсем избавиться от негодных "посредников". Надобно все делать самому, а без плоти на земле делать нечего.

Таким образом, идея сверхчеловека, оказывается, не столь нова, как многим кажется, хотя и "болото" едва ли было ее первоавтором. Единственно, что следует отметить, так это то, что мы ставим слово "воплощение" в кавычки, поскольку ни о каком реальном воплощении или, иными словами, материализации сего злого духа не могло быть и речи.

Как бы то ни было, но "болото" догадалось, вероятнее всего из Писания, о будущем Боговоплощении и решило по бесовскому обычаю собезьянничать, упредив Христа, хотя и не слишком отчетливо представляло, каким именно образом устроенный им цирк приведет его к желанной цели. Тем не менее, твердо решило, что без "воплощения" - никуда.

Спустя время оно с досадой поняло, что опоздало, зато порадовалось, что на сей раз избежало еще более страшной порки, на которую по своему обыкновению сам же напросился их не только неутомимый, но и невменяемый вождь. Люди еще ничего не знали о Христовом Воскресении, а бесы уже полной чашей начали вкушать назначенные им его горькие плоды. Но, об этом подробнее, хотя тоже очень кратко, чуть позже.

Итак, вернемся к безумной затеи "болота".

Отчасти ее смысл заключался в следующем. Раз не удалось одолеть Небеса ни в духовной схватке с архистратигом Михаилом, ни в вещественном вавилонском штурме, то следовало как-то тонко и прочно соединить и дух, и вещество воедино, чтобы, совершенно преобразившись, хитростью одолеть Создателя. Тем более, что Он и Сам показал, что для спасения нужна не только душа, но и плоть[29]. Исполнением этой миссии и были до предела заполнены все помышления этого нелепого, уродливого, злого, калечного существа, которое к моменту повествования давным-давно считало себя болотом.

И Пришествие Христа, и Его распятие, и Воскресение отразились на "болоте" относительно умеренно. Как не принимавшее участия в беззаконной попытке убить Бессмертного, "болото" и пострадало менее других. И хотя оно мало что видело, зато наблюдало со стороны, отчего и могло относительно бесстрастно, во, всяком случае настолько, насколько вообще можно говорить о бесстрастии "болота", наблюдать и анализировать все то, чего не могли наблюдать и анализировать активные богоубийцы.

Тем не менее, потрясение и на этот раз оказалось умопомрачительным. И оно бесповоротно утвердило "болото" в его намерении "воплотиться". Но исполнить задуманное долгое время не удавалось. До тех пор, пока будущее "болото" не додумалось, что ему следует начинать с малого. Сперва надо научиться хоть как-то соединяться с земным миром. В конце концов, результатом долгих усилий этой неисправимой падшей твари как раз и явлено был миру наше знакомое "болото". Вода и песок к тому времени настолько крепко прилипли к нему, что не то, чтоб летать, но даже просто ползать калечному духу злобы стало чрезвычайно трудно. А дальше дело продвигалось с еще большим трудом.

Получая в свои лапы толпы несчастных людей, "болото" особенным образом начало раздирать их. Наблюдая за процессом отделения души от плоти, оно намеревалось разобраться, как должно происходить обратное - соединение. Дела могли бы продвигаться успешнее, кабы не досадное препятствие. Жажда крови, неутолимое удовольствие, испытываемое "болотом" от убийства, мешали "научной" стороне дела. Надо, к примеру, замереть, прислушаться к воплям жертвы, а Жажда требовала скорее разорвать ее на кусочки.

Короче, одни неприятности. Песок и вода, конечно, неплохи для начала, но дела с оживлением сей "плоти" продвигались с неимоверным трудом. Да, что говорить - вообще никак. То есть, начатки были, но дальше них "болото" нисколько не продвинулось. Досадно! Вроде бы все понятно, все по полочкам разложено, а сложить воедино - никак.

Нетрудно заметить, что помыслы "болота" во многом аналогичны замыслам его ужасного "Хозяина", который в попущенное Богом время "породит" заветного и страстно ожидаемого падшим миром "сверхчеловека". Одни именуют его так, другие эдак. Для одних это явно запаздывающий "мессия", для других какой-нибудь Зигфрид или собственная персона. Церковь именует все это многообразие нечисти одним единственным словом - антихрист. Кстати, и заниматься он будет, по сути, тем же самым - злобно раздирать людей для сходных "научных" целей. Но о них мы еще непременно скажем несколько позднее.

 

5.    О Времени и Вечности.

 

-1-

 

 

Долгое пребывание близ "болота" делает человека вялым, подавленным, чрезмерно внушаемым, поэтому поспешим удалиться в иное место, тоже не вызывающее положительных эмоций, но, хотя бы, не влекущее в омут. И тут нам придется ввести в наш рассказ очередного героя, без которого наша история никогда не приобретет ясности.

Она и без того запутана, так что лишние изъяснения не помешают. Правда, следует предупредить, разобраться во всем удастся позднее. Дело же в том, что события, которые мы излагаем, происходили несколько в иной последовательности, чем следует по тексту.

Обстоятельство это, хотя и доставляет читателю некоторые неудобства, зато позволяет соединить важнейшие события не во временной, а в смысловой последовательности. То есть, мы намеренно начали свой рассказ именно с истории Всадника, поскольку она самым решительным образом предопределила ход не только будущих событий, но, существенно повлияла на происшедшие. Нет, прошлое нисколько не изменилось, просто оно с самого начала зависело от того, как поведет себя в будущем Всадник на берегу реки.

Дело в том, что многообразие жизни человеческой не ограничивается сиюсекундным настоящим. Напомним, прошлое, настоящее и будущее находятся в таинственном единении, тесной взаимосвязи, взаимно дополняя друг на друга. Да, это еще не Вечность, в которой теряется сам смысл таких понятий, как начало, середина и конец, прошлое, настоящее и будущее, но и не ущербное представление о жизни и времени, к которому мы привыкли.

Это все дефективный материализм, это его дурацкие шуточки! Он настолько примитивен, что просто не в состоянии проникнутся природой времен. Тупой, он на все имеет свое мнение, которым и сумел заразить человечество, переставшее читать Евангелие.

Смерти, вечного небытия никто из нас, находясь в здравом уме и твердой памяти, не жаждет. Напротив, все хотят жизни, причем долгой, вечной, счастливой, почему-то забывая, что вечная жизнь просто невозможна, если в мире нет самой Вечности.

А она - есть!

Но чтобы обрести жизнь вечную, совершенную, надобно и сорастворится Вечности. Это же просто, тут не надо большого ума и нет необходимости в высшей математике.

Зато должна быть любовь.

Однако мы все еще живем во времени. Следовательно, для обретения вечной жизни необходим переход от времени к Вечности. И нетрудно понять, что переход от жизни временной, тленной к жизни вечной, не может произойти, если желающий сего не пропитается духом Вечности еще во время земной жизни. И только животное, безнравственное существование, приближающее человека к состоянию бесовскому, лишает его не только будущего, но и прошлого. Только тогда они мало влияют друг на друга.

Поэтому неслучайно началом и средоточием нашей истории является гибель Всадника. Именно она предопределила ход и прошлых, и будущих событий. Беспримерная отвага Всадника, его мужество и жертвенность стали неколебимым основанием, на котором только и могли свершиться все остальные подвиги. И те, что были прежде того, и те, что свершились после. Враг рода человеческого чрезвычайно силен, могуч и умен. Все знает и понимает, но жить по-человечески не может, да и не хочет. Он почти всемогущ! Почти…

Вечность, однако, ему недоступна!

По-видимому, это его единственное слабое место[30].

Живет секундой, существует одним единственным мгновением. Мощный, быстролетный как молния, за один единственный миг пересекающий полмира, он никогда, никогда не сможет, даже на самую малую малость, догнать, опередить, вмешаться в свое будущее, и с каждым последующим мгновением навсегда теряет прошлое.

В этом смысле, его вообще нет.

Он как бы не существует. Но только в некотором роде. В вечности ему совершенно нет места, зато заблудшая земля все более и более становится его незаконной вотчиной. И чем больше мир опутывается грехом, тем ощутимее и властнее его присутствие, поскольку грешащий человек, подобно бесам, теряет и прошлое, и будущее. Именно поэтому ритмы современной жизни постоянно нарастают. Надрывной активностью человек тщетно пытается вместить в сиюсекундное существование ускользающие атрибуты вечности. Глупо, очень глупо. Но нам объясняют нарастание ритма жизни, насыщением ее новым, более глубоким смыслом, в то время как источник и хранилище жизни - Вечность - присутствует в нашем суетном мире все меньше и меньше.

Мир умирает…

А нынешние натужные ритмы изначально были тщетны, бесполезны, неспасительны. Однако боль греха нарастает и чувство неминуемого возмездия понуждает человека все быстрее и быстрее крутить часовую стрелку, сокращая меру и без того скоротечной земной жизни. А за ее концом для грешника уже ничего не будет - там тьма внешняя!

Люди в глубине души это понимают, но упрямо стремятся к собственному небытию, изо всех сил стучатся во врата… ада, искренне принимая его за райские чертоги.

Правда, не все настолько безрассудны… Вот, к примеру, Всадник. И он нес на себе изрядное бремя греха, который настолько пропитало его естество, что он почти перестал различать правду и ложь. А ложь - духовный паразит, у нее нет собственных сил. Она черплет их у нас, наглым образом паразитируя наших на силах и разуме. Но вот, мы наблюдали за жертвенным подвигом Всадника. Ясно видели, в каких ужасных мучениях он умер. Но видели и другое - его предсмертное или, быть может, посмертное умиление.

Значит, он все-таки добрался до Вечности!

Ложь пропала, потеряла над ним прежнюю власть, утратила всякую силу.

Но тогда и прошлое от нее тоже… освободилось. Так же как и будущее…. В свете сказанного это представляется совершенно очевидным! Следовательно, и в прошлом, и в будущем Всадник просто не мог совершить всего того, что препятствовало бы его триумфу в трагической истории на речке. Как это происходит? Меняется ли прошлое будущим или наоборот? У фантастов это самое любимое дело, а как дела обстоят на самом деле?

Нет, нет и еще раз нет!

Прошлое ни в чем, ни даже в самой своей малости, не может перемениться из будущего! Но оно способно, однако, черпать силы в будущем и настоящем, а будущее, соответственно, в прошлом. Если силы эти там есть. А если их нет? Тогда, увы, увы и ах!

"Финита ля комедия" - как говорится…

Выходит, что порою исход некоторых важнейших сегодняшних событий "куется" в прошлом, в то время как исход иных определяется будущим. Единство прошлого, настоящего и будущего нарушается лишь тогда, когда человек лишает себя прошлого и будущего, а, следовательно, настоящего. Как? Очень просто. Посредством греха, разумеется.

Не станем определять меру греха, лишающую человека вечности, а, следовательно, прошлого и будущего. Это не нашего ума дело. Мы можем лишь констатировать факт.

Лукаво и призрачно грешное человечье житие. Его и жизнью-то, строго говоря, назвать нельзя. Зато враг при этом становится необыкновенно силен. Настолько силен, что от него уже невозможно укрыться ни в прошлом, ни в будущем, которых… более не стало.

Сейчас как раз такое время…

Кто-то, быть может, скажет: это, мол, вы говорите о поступках судьбоносных, а к жизни обыденной, прозаической сказанное имеет очень слабое отношение. И ошибется! Большое как из кирпичиков складывается из малого. Да, судьбоносные поступки решают многое. Но, чтобы принять единственное верное решение, следует подняться над бренным бытием, а тут как раз и нужно встать на те самые "кирпичики", которыми мы напрасно пренебрегаем. Может сложиться так, что в нужный момент не хватит одного единственного…

И вот уже жизнь твоя сломана. Чего хотел, то и получил!

В жизни все важно. Ничем нельзя пренебрегать! Тем более, что мы не знаем, как то или иное событие влияет на наше будущее, а уж про прошлое и говорить нечего. Лучше всегда вести себя достойно. Так спокойнее и вернее доберемся до Вечности, до Неба.

А еще, Вечность неразрывна с правдой, и одним из проявлений правды в Вечности является Нравственный Закон[31]. Так что, безумные ритмы современной жизни, помимо прочих чинимых ими неприятностей, неприметно лишают человека и нравственности. А без нее ни о какой вечной жизни не может быть и речи. Вот так-то!

 

-2-

 

 

Но, давайте прервем наши мудрования и обратимся к прерванному повествованию. И для начала снова введем новый персонаж - тяжелобольного человека. Назовем его Лежащим. Помутненный разум его слишком часто будоражили видения "болота". Хотя он явно не принадлежал к его "почитателем", о чем свидетельствовало хотя бы то, что он еще жив. Смутные неотвязные видения вызывали поочередно чувства то омерзения, то гнева, то испуга, но никогда желания окунуться в глубины его смертоносного обмана.

И еще, надо сказать, он был от него на безопасном расстоянии.

К счастью, "болото" в сознании Лежащего вызывало лишь самые поверхностные "болотные воспоминания и раздумья". Они не слишком напрягали болезненный рассудок, хотя и мешали выздоровлению. Но какой-то смысл в этих видениях несомненно был.

Мы еще раз подчеркнем, что Лежащий не принадлежал той плеяде, которая заканчивает жизнь на берегу "болота". К его манящим "космическим" далям стремились персонажи иной породы - болезненно гордые, самодовольные, злые и мстительные. Они, неколебимо уверенные в своей самобытности, исключительной разумности и правоте, были чрезвычайно внушаемыми. Наиболее одиозных из них сейчас часто именуют "правозащитниками".

А еще, самоуверенность и внушаемость можно считать синонимами.

Но наш Лежащий был личностью в своих мыслях и поступках весьма умеренной, во многих отношениях очень благоразумной. Ну, насколько вообще благоразумие вообще могло сохраниться в перевернутом мире, охваченном огнем революционной истерии.

И, все же, "болото" как-то умудрилось нанести рану, своего рода "печать" на сердце Лежащего. Значит, встреча их когда-то состоялась, хотя для "болота" и окончилась конфузом. Лежащий о ней не помнил, а "болото", не забывая его ни на секунду, жаждало реванша и мести. Оттого-то, наверное, так часто и являлось смутными видениями Лежащему.

Впрочем, отчаянно боясь нового поражения.

Что до революции, то "болото" хотя и было единственным представителем в своем роде, но во всем подобным ему смертельным духом было пропитано все русское общество. И какая разница, в каком именно "болоте" находили последнее "пристанище" огромное число обезумивших от страстей граждан многострадальной Российской Империи. А то, что они гибли, не требует доказательств. Достаточно посмотреть, как энергично народ занимался истреблением своих братьев и сестер в той же самой Гражданской Войне. Притом, что ни она, ни ее безумные комиссары не были главными истребителями душ человеческих.

Роковая причина трагедии русского общества заключалась исключительно в помрачении ума, в отвержении людьми Правде, а не в гибели на полях сражений или страданиях от голода, холода и бесправия миллионов действительно виновных и невинных граждан. Даже десятилетиями непрекращающийся Террор не стал главной болью России.

Увы, мы почти забыли про возлюбленную некогда нами Правду, а вместе с нею потеряли и стержень русской души и саму жизнь. Вечную жизнь, заметьте. Почти забыли, почти потеряли… Трагедия столь обширна, что и по сию пору Россия харкает кровью. Судите сами, к чему чаще преступают граждане "Свободной России" - к Святой Чаше Христовых Тайн или к бутылке водки? Каемся ли мы или продолжаем надмеваться себе на погибель?

Однако не станем развивать эту болезненную тему. Слишком горько от нее становится на душе. Но и не будем строить иллюзий относительно нынешнего благополучия, хотя оно и без представляется сомнительным… Скажем одно, Русское Царство, как бы оно не называлось, как бы не именовалось, все еще живо, хотя и по-прежнему раскачиваться. А ведь его некому защитить до тех пор, пока в храмах одни бабы. А нет мужиков - нет и царского духа. А где нет царского духа - там нет и самого царства, ну и царя, разумеется. Последнее сказано для искренних приверженцев монархии.

То есть, Царство-то Русское-то есть, но… не про нашу честь! Таинственное, неуловимое, подобное известной сказке о летучем корабле. Неспешно плывет оно над просторами России, набирая себе "матросов" из числа самых чистых и верных. Россия все еще мечется, а Царство Русское, тихо покачиваясь на невидимых волнах благодати, покойно плывет прямехонько к последнему причалу - Царству Небесному. Но так будет не всегда. Когда-нибудь невидимое пока царство явит себя потрясенному миру во всей красе. А до той поры смиренно ждет времени, когда народы метущейся России усмирятся Правдой.

Удивительное видение, но, к сожалению, не оно одно посещало Лежащего. Поэтому и мы направим свои взоры от высокого и светлого к земному и низкому - к нашему. Жена - хранительница, муж - носитель царского духа. Это пока они в храме, это пока вера отцов крепко хранится сердцем. Вне же храма, вне веры все становятся пустышками и неверными в том смысле, о котором мы говорили в самом начале. А на всех неверных справедливо лежит печать Божьего гнева. Но пока жены хранят, как могут, Святую Веру, самодовольные мужи без удержи выпендриваются друг пред другом как петухи гамбургские… Бабы, правда, тоже стали того… Слишком много нынче развелось среди них "умных", вздорных да блудливых... Аборты опять же… И ведь убивают-то самое дорогое на свете!

Сколько еще нам попущено издеваться над Правдой? О-х-х-х!

 

 

6.    Лежащий.

 

-2-

 

 

А одинокому Лежащему не было ни одиноко, ни скучно. Зато было страшно. Причем причина его непрекращающихся страхов заключалось не в реальной угрозе, а в том, что на него беспрерывно совершались нападения. Да, да - самые настоящие духовные нападения, причем с самой неожиданной стороны - изнутри, от какой-то взбунтовавшейся или взбесившейся части собственного сознания. Во всяком случае, атакующий неприятель проникал в голову Лежащего практически беспрепятственно.

Впрочем, Лежащего ни на секунду не оставляло чувство нереальности, иллюзорности происходящего. Более того, у него сложилось даже убеждение, что тот, кто сейчас так нагло и небезуспешно пытается ворошить его мозги, на самом деле уже был им некогда бит и безоговорочно побежден. Отчего нынешние нападки хотя и причиняли боль, но с самого начала казались бессмысленными. Однако и необходимость в них ощущалась.

Только какая?

Ясности не было, отчего упомянутое убеждение во время непрерывных почти нападений сил не придавало, а служило всего лишь слабым утешением. Ну, а хоть бы и так!

Вот и опять…

- Очнись, безмозглый! Чо разлегся! Взопрел, сердешный? Где Отряд? Быстро отвечай, что б ты с-д-о-о-о-х! - это в голову ворвалась неопрятная толпа голосов-вопросов, на появление которых организм с привычной брезгливостью отозвался рвотным спазмом. Ни осадить, ни хоть немного поставить на место, ни дать какой-либо отворот этим негодникам, никого, кроме себя не слушающих, Лежащему до сих пор не удавалось.

Воля его ослабла и едва-едва контролировала сознание, по-видимому распадающееся. Однако и без досадных голосов измученному организму слишком часто приходилось устраняться от проблем натужной рвотой или погружением в обморочное состояние.

Последний способ представлялся более привлекательным, поскольку доставлял, пусть и извращенное, но, все-таки, некоторое… удовольствие - забытье. Правда обладал и существенным изъяном. Проще говоря, был смертельно опасен. Недозволенные игры разума во всех своих проявлениях всегда приводят к самым фатальным последствиям. Впрочем, если б не крайняя болезненность пробуждения, то даже такое сомнительное "наслаждение" могло бы возобладать над угасающими остатками здравого смысла…

- Как же человек сластолюбив даже на краю могилы, - со скорбной улыбкой подумал больной. Однако потрясающее само по себе открытие, сейчас не потрясало. Одно это говорит о том, насколько серьезным было состояние Лежащего, усугубляемое невероятной скоростью, числом и настырностью дурацких вопросов, задаваемых голосами. На осмысление их у него не хватало времени, поскольку удержать шаткое сознание удавалось совсем ненадолго. Об анализе же умственной дребедени вообще не могло быть и речи. С другой стороны, быть может, именно это и спасало разум от полного разрушения?

Лежащий хотя и принужден был выслушивать "голоса", но в разговоры с ними благоразумно не вступал. В прошлой жизни ему, нынче самому томимому "голосами", доводилось видеть как от неуместных разговоров с такими же "собеседниками" нормальные прежде люди, даже более сильные духом, чем он, удивительно быстро сходили с ума.

Все происходило совершенно неожиданно, глупо как-то и нелепо. А начиналось всегда одинаково - с легких приступов беспричинной, порою почти незаметной, тревоги, уныния, саможаления. Прежде казалось, что стержнем болезни был какой-то очень сильный, панический, но притом потаенный, страх, ужас даже, от которого будущий больной безуспешно пытался укрыться, притворяясь ничего неведущим.

- Ничего не вижу, не слышу, не понимаю - я спрятался! - хитрил человек.

И только после этого опрометчивого поступка на хрупкое сознание несчастного в какой-то момент обрушивался такой ураган пугающих образов, навязчивых "голосов", ничем неоправданных страхов и невероятно ярких пугающих видений, что потрясенная психика с хрустом ломалась подобно сухой ветке на ветру.

Слишком дерзким был натиск, чтобы выстоять.

Болезнь только притворялась нервным переутомлением. И то лишь поначалу. Просто устал, нервничал больше обычного. Срочно нужен отдых. Вот и ехали состоятельные гурьбой в Бадден-Бадден. Иные пристрастились к аристократическому кокаину или более доступному морфию. Большая же часть населения Империи ограничилась банальными трактирами, традиционными драками и непривычным еще обильным винопитием, ставшим серьезной проблемой к последней четверти 19 века.

В те времена это была относительно новая коварная болезнь. Прежде всего, потому, что использовала для поражения твоего ума твои собственные мозги. Представьте, какая наглость! Чем хитрее пытаешься избавиться от напасти, тем хитрее становилась и она… Видимо, из-за этого-то ей легко удавалось скрываться в глубинах сознания, тихой сапой разрастаться от бытового недомогания до всесокрушающего поражения психики.

Лежащий, когда был еще здрав, как-то подумал, что если такого рода больной просто успокоится, перестанет играть в опасные игры с собственным рассудком, то нервного напряжения вообще можно избежать. Только не знал, как именно.

Увы, обычно, когда до больного доходило, что его слабость вызвана не переутомлением, а нарастающим помешательством, как правило, бывало слишком поздно. Огромная энергия первого же серьезного приступа болезни всего за несколько недель, дней, а порой и часов, успевала в клочья порвать мозги бедолаги.

Обыкновенно приступ бывал скоротечным. После него большинство хотя и продолжали оставаться больными, но внешне это мало в чем выражалось. Поэтому многие делали вид, что ни болезни, ни приступа вообще не было. Просто как бы характер поменялся.

Однако вскоре один за другим одни неожиданно стрелялись, топились, травились, другие ударялись в запои. Третьи наглухо замыкались в себе, доводя свою психику до такого умопомрачения, что посредством одного его и завершали свои скорбные счеты с жизнью. Некоторые хотя и становились капризными до нетерпимости, агрессивными и злыми, но притом еще и невероятно инициативными. Впрочем, и те плохо кончали.

Тем не менее, находилось "удальцы", нагло утверждавшие, что именно таким образом они обретали… гениальность. Увы, но романтичные образы хрустальных вершин Ницше, достигаемые посредством прогрессивного бреда, умиляли слишком многие сердца даже в отдаленных уголках "жаждущей просвещения" Матушки-России. Причем именно у поклонников бреда болезнь порою протекала даже мягче, чем у его противников...

Именно из последних выходили самые отважные бомбисты, а потом, после краха Империи, самые неукротимые комиссары. Как-то нынешнего больного даже посетила необыкновенная мысль, что сам факт появления столь неоправданно храбрых гордых субъектов сам по себе уже является вернейшим симптомом неизбежности всеобщего помешательства, социального коллапса и последующей братоубийственной резни.

Мысль оказалась верной.

Как бы то ни было, но все такого рода помешенные находили в своем недуге не только источник страданий и немыслимых страхов, но и томное, сумеречное наслаждение. Именно оно и становилось источником противоестественного вдохновения. Хотя, следует признаться, достигшая к тому времени громадных успехов на "ниве просвещения" Европа к тому времени уже давно нашла остроумное и приличествующее случаю успокоительное разъяснение подобных нелепостей. Она была уверенна, что именно в таких муках только и рождаются гении... Впрочем, мы уже об этом упоминали. И повторяем лишь для того, чтобы читатель смог оценить масштабы всемирного помешательства.

Более всего удручало то, что именно субъекты, достигшие "просветленного" состояния, а также решительно готовящиеся вступить в это суровое братство, отличались невероятной социальной активностью. Они буквально заполонили все казенные заведения бесчисленными капризными прожектами социальной перестройки[32], жалобами и требованиями, суть которых словами известного, ныне покойного энергетического певца и кумира молодежи 90-х годов, выражалась капризным рабским требованием.

"Перемен. Мы ждем перемен!"[33].

Газеты захлебывались от множества планов кардинального социального переустройства Российской Империи для приведения ее к состоянию "культурному", европейскому. И, удивительнее всего, большинство вполне нормальных по виду людей с нескрываемым удовольствием слушали их, всем сердцем внимая этому параноидальному бреду…

- Дослушались… - уныло подумал Лежащий.

- Да, хотя в это и трудно поверить, - продолжал он, - но патологически томное услаждением отчаянием и состоявшихся безумцев, и их восторженных последователей было явно связанно с откровенной бесовщиной. Чем она привлекала? На этой "высокой ноте" мысли пресеклись, поскольку ничего сверх сказанного голова вместить была неспособна.

Прежде, в счастливую пору юной здравости, он как-то попытаться прочувствовать переживание больных людей, но благоразумно отказался. И хотя дело представлялось предельно простым, но на поверку вышло очень опасным. И хотя наш больной от природы был любознателен, но даже его жажда знаний испуганно отшатнулась от одного вида разверзшейся перед ним бездны, в которой с радостно-злыми криками "Ура, товарищи!" быстро скрывались многие его приятели и знакомые, решавшиеся на подобный эксперимент.

- Как в болоте утопли! - подумалось Лежащему.

Да, много, очень много образованных и не очень людей погибло от этой невидимой болезни. Заметим, не от врожденного расстройства психики! Просто люди жаждали вкусить сладости плодов безумия, если так можно выразиться. Но эти трагедии не вызывали и малейшего сочувствия даже среди самых близких друзей и соратников, относящихся к числу таких же "просвещенных". Наоборот, последние даже искренне радовались чужой беде.

Дело в том, что в этой среде злорадство подменяло собою милосердие. В самом деле, все рвались к гениальности, власти и над умами, и над Россией вообще, жаждали во всем быть первыми, думая, что только в их мозгу заключена вся мудрость жизни, только они знают, в чем заключен смысл человеческого бытия. Поэтому неуспех товарища всегда рассматривался как устранение досадного конкурента и неудачника, не более…

Олимп маленький, всем места не хватит! Дружба их была притворной.

 

-3-

 

 

Тем временем, игра со смертью становилась самой модной и престижной[34]…

Масштабные потрясения последующих лет показали[35], что нормальных людей на Руси по-видимому почти не осталось. Можно было говорить лишь о степени умственного поражения. Ни о каком здравии не могло быть и речи[36]. И, удивительно, но своей умственной и нравственной деградации почти никто не замечал. К слову, Лежащий, при всем своем природном здоровье, и себя самого честно относил к болящим.

- Кому нужна культура, от которой поголовно сходят с ума? - ни с того, ни с сего пришла в голову мысль и зацепилась за следующую. - Культура - дура! - не ведает нравственности, подменяя ее лживыми "культурными ценностями". Да, если держать культуру в узде, наполнять ее настоящими, а не мнимыми ценностями, то она непременно будет рожать гениев. Но попробуй только выпустить ее "на волю" - она и сама сдохнет, и всех погубит. А все потому, что ей неведома правда из-за нравственного убожества.

Безнравственна культура - по-видимому самое мощное оружие сатаны!

Мысль хотя и осталась незаконченной, но казалась верной. Однако пользы от этого Лежащий не ощутил. Его проблемы более всего сосредоточились на личных страданиях в нынешнем замкнутом пространстве, в котором само понятие "культура" было неуместным. Поэтому прерванные "культурой" соображения снова потекли своим чередом.

- Как можно было не видеть приближения страшной беды? - задал он себе вопрос и сам же ответил. - Не видишь только тогда, когда безумно боишься правды! Последнее соображение хотя и казалось верным, но требовало некоторого осмысления.

- Почему так? Почему эта умственная зараза выкосила почти всех приятелей и знакомых? - размышлял о проблеме Лежащий в те времена, когда был еще здрав. Теперь, находясь незнамо где, на полатях, посреди заблеванной охапки сена, очень сожалел, что тогда уделял этой проблеме слишком мало внимания. Но… теперь поздно жалеть.

- И, что удивительно. Даже элементарная правда о себе, о своих мнимых достоинствах часто оказывалась целительной, - посетила голову очередная мысль. Вот только само понятие правды с некоторых пор оказалось слишком размытым и неопределенным, чтобы стать всеобщим. Но ведь так не могло продолжаться вечно. Ведь когда-то все было по-другому. Правду и ложь на Руси прежде различали без особого труда, не теряя головы.

- Зато сейчас… - растерянно оглянулся Лежащий.

- Не оттого ли все, кому не лень, а ленивых тогда не было, истово искали "правды". Как чувствовали, что именно с ней у них возникнут самые серьезные проблемы. И все бы хорошо, ведь каждый находил-таки "правду-матку". Только у каждого она была разной. Общим было одно - все они были капризны и злы. Впрочем, последнее нередко позволяло им находить некоторое взаимопонимание. Пока был общий враг. Но когда тот оказывался поверженным, бывшие соратники немедленно начинали пожирать друг друга, часто невовремя, из-за чего недобитый противник, очнувшись, побивал обоих драчунов.

- Но ведь правда, даже самая суровая, не может быть злой… по-видимому.

Наедине с самим собой он часто думал, что где-то живет и истинная Правда. И с ней - настоящей, незлой - случилась какая-то ужасная беда. И именно по этой причине произошло крушение непобедимой державы. Правда не исчезла вместе с нею, а стала незаметной, скрытой. Для множества подобных ему болящих это означало катастрофическую потерю простого, эффективного и единственно действенного лекарства от сумасшествия.

Сам-то Лежащий был не столько образован, сколько от природы наблюдателен. Впрочем, и образованностью обделен не был. Так вот, нежелание видеть себя таким, каким ты есть на самом деле, по мнению Лежащего, и стало основной причиной болезни, которая быстро сводила с ума даже самых крепких людей. А ведь последствия могли ограничиться проблемами пустяшными, не становящимися вселенской катастрофой.

А отсюда следовал простейший вывод - с головой не шутят!

Как и с Правдой…

Лежащий и не шутил, а старался побольше вспоминать.

Что-то в психической деятельности большинства людей с некоторых пор нарушилось. Что-то незначительное, чему при иных обстоятельствах можно бы не придавать значения. Следовало лишь подправить ложность восприятия каких-то, обычно личных, проблем. Но вместо этого человек до смерти пугался. Причем, чем сильнее становился осознанный страх, тем скорее нарастала и необъяснимая тревога[37]. Получался самый настоящий заколдованный круг. Неясная тревога умножала открытый испуг, а тот, в свою очередь, провоцировал лавинообразное нарастание тревоги. И наоборот…

В это самое и терялась истинная Правда. Более того, именно она категорически объявлялась причиной всех общественных бед. И так продолжалось до тех самых пор, пока внутри человека неожиданно что-то лопалось, и здоровый становился больным. А такие люди в лихие времена долго не живут… И не только во время Войны, но и до нее, и после Революции, и во время другой Войны, время которой тогда еще не настало.

Лежащему показалось, что он совсем недавно приходил к точно такому же умозаключению. Причем не один раз. Но почему-то сразу все забывал и каждый раз заново открывал давным-давно открытое. Видимо, с памятью у него тоже… не того, так сказать.

- Куда не кинь, всюду клин! Не по кругу ли я все время брожу? - Лежащий стал злиться на себя, но, не придумав ничего лучшего, решил продолжать раздумья осторожнее.

Самым неприятным в сплетении осознанного страха и неясной тревоги было то, что слишком скоро их "нерушимый союз" принимал самые разрушительные формы. При этом вероятность возвращение сознания к нормальному состоянию становилась с каждым днем все более призрачной. К тому же, времени от появления первых симптомов болезни до необратимых разрушений психики проходило обычно совсем немного.

А еще, Лежащий был убежден, что в самом начале остановить эту свистопляску было не слишком сложно. И если, ощутив в себе первые опасные симптомы, вовремя разобраться с неуместными страхами и тревогами, то можно научиться их как-то купировать и даже устранять. Вторичных же причин было несколько, как успел сообразить Лежащий.

Во-первых, обостренная чувственность. Не природная, а обостренная намеренно. Кто-то стал таким ради удовольствия, кто-то ради науки, искусства, вообще прогресса. Нет! Все, в конечном счете, сводилось к удовольствию. Ну, и к эгоизму, конечно. Век распущенности и просвещения предоставлял для этого великое множество способов и средств.

Зато и потребность в дурдомах становилось все более насущной… Впрочем, вошедшие с некоторых пор в моду самоубийства эту потребность существенно сокращали...

Во-вторых, все те, кто бездумно и гордо обращались со своей психикой, лицом к лицу столкнувшись с ее проблемами, боялись заглянуть в собственные души, чтобы исцелиться, пуская дело на самотек. И в это самое время обычно и появлялись незваные "голоса", хотя часто приходили "посетители" и более опасные. Правда, не все их слышали…

 

7.      Глаза Паранойи.

 

-1-

 

 

Лежащему было совершенно непонятно, каким образом его помутненному сознанию удавалось хранить картины злополучного "болота", да не какие-то обрывочные образы, а масштабные картины, раскрывающие долгую историю этого нелепого злобного существа. А ведь он его и не видел-то никогда. Хотя, сейчас он ни в чем уже не был уверен. Образы эти и еще какие-то странные мысленные ощущения, хотя и не причиняли таких страданий, как голоса, зато были омерзительны. К сожалению, отвязаться от "болотных" страстей никак не удавалось. И откуда он мог столько знать про то, чего никогда не знал?

Очевидно, между ними образовалась какая-то особая связь. К счастью, для Лежащего она ограничивалась видениями, в то время как "болоту" их "союз" доставлял весьма болезненные ощущения. Грубо говоря, Лежащий видел и ощущал присутствие "болота", в то время как последнее ощущало его присутствие, но ничего не видело. "Болото" бесилось от своего бессилия. Ведь никому, даже самому "Хозяину" не удавалось так глубоко заглянуть в его душу, причем с легкостью, и так ясно читать самые потаенные мысли! Правда, самому Лежащему наблюдения за смрадными размышлениями болота были нестерпимы.

Короче, оба хотели от связи сей избавиться, но обоим это не удавалось.

Лежащий не исключал, что в нынешнем состоянии он мог многое позабыть, так что совсем исключать встречи с "болтом" не мог. С другой стороны, встреча эта должна была стать настолько незабываемой, что о ней-то он должен был бы непременно помнить. Однако ничего не помнил. Тем не менее, в реальности "болота" совершенно не сомневался. Слишком уж много он узнал о нем такого, чего выдумать просто невозможно.

Сам того не желая, он проник в сокровенную тайну "болота", суть которой не ограничивалась желанием "воплотиться". Мысленно наблюдая за "болотом", он понял, что неведомо было и ему самому. Сформулировать увиденное было непросто. Важнее ощущения, судя по которым было очевидно, насколько близко человечество подошло к последней черте, из-за которой уже не будет возврата к прежней жизни. За этой духовной чертой кончается Эра Долготерпения Божия и начинается Последняя Эра земной жизни человечества - Откровение, в котором решительно отверзутся скрытые еще жернова ада. И, единожды начав свое роковое движение, они уже не остановятся до самого Конца.

-До самого Конца... - прошептал Лежащий.

- Да уж - "воплощающееся" болото-человекоубийца, - Лежащий мысленно вернулся к менее опасному. - Курам на смех! Какая глупость! Даже образ болота-то толком принять не может, а еще надеется стать настоящим человеком. Что же до сверхчеловечества…

В кристально чистой, но вонючей воде "болота" оно виделось неопределенно. И это понимало даже само "болото". Но иного выхода оно все равно не видело. Решение принято, а дело - есть дело. Рассиживаться некогда. Вообще-то в мире падших духов праздное времяпрепровождение и отлынивание от общественных дел не приветствовалось.

Дисциплина жесточайшая. Визжат, верещат, а дело делают со всем усердием, начальство слушают, "стоя на цырлах". Планы: квартальные, годовые, пятилетки - все как у людей, и за все отвечай головой. Наказания столь суровы, что врагу не пожелаешь. А хорошо вышколенное болото, хотя и отбилось от "стада", но трудиться продолжало на совесть.

- Почему его все слушаются? - спросите вы, имея в виду "Хозяина"? - рассуждало "болото", возбужденно беседуя со своим единственным собеседником; с самим собою.

- Сам вопрос обличает вашу глупость. Вы сами-то видели его, "Хозяина" то есть? - ехидно ответило "болото", всхлипывая от смеха. - Нет, так идите и посмотрите!

- Хоть разочек взгляните ему в глаза, и ваши вопросы отпадут сами собой.

"Болото" имело право так рассуждать, поскольку лишь оно одно, пусть и на мгновение, пусть единожды, но посмотрело в бездонно-черные ужасные глаза. Впечатлений от увиденного теперь хватит на всю оставшуюся жизнь. И ни что иное, а именно глаза, вывернувшие болотную душу наизнанку, заставили его, из соображения самосохранения, поскорее скрыться в болотном "затворе", чтобы заняться преображением своей внешности.

Зачем?

Ответ, повторимся, крылся в широко открытых глазах.

Ни давно ставший привычным ад с его безысходно визжащими муками, ни прочие страдания, коих в жизни падших ангелов во все времена было предостаточно, ни бесконечный, изнурительный рабский, адский даже труд, из-за которого позавидуешь и каторжанам. Все это вместе взятое, в тысячу тысяч раз преумноженное неспособно сравнится с тем, что спокойно излучала тихая, меланхолическая ярость преисподнего господина.

Никакая, самая страшная и изощренная, расправа, казнь или четвертование не смогут и даже отдаленно приблизить вас к тем "радостям" всемирного "праздника жизни", который уготовал своим верноподданным задумчивый повелитель адских глубин на случай победы. Но еще страшнее подумать, что он начнет вытворять, если не победит…

- А он не победит! - злорадно буркнуло себе под нос "болото".

При этом ему ни разу не пришла в голову мысль о неизбежности собственной повторной встречи с Гневом Божиим, настолько оно было напугано "Хозяином". Ни о чем другом не могло и думать. Хотя… Честно говоря, Бога "болото", конечно же, боялось. Но поскольку Он его до поры не "трогал", можно сделать вид, притвориться, что Его как бы нет. Ну, правда же, намного лучше думать о приятном: о том, как "простодушного Бога" можно перехитрить, надуть, обмануть. Скажете: "Нелепо! Как можно перехитрить Того, Кого нет?" - а что же вы ожидали услышать от безумного самовлюбленного существа?

Ищите неземной мудрости? Не там!

У них все наперекосяк, хотя в мире людей они всегда добиваются своего. Посмотрите на переполненные "закрома" преисподних "обителей". Они так и вопиют об эффективности уродливых бесовских методов. Правда, они и рассчитаны только на уродов. Поэтому-то народы сперва доводятся до невменяемости, а уж потом, когда самодовольный человек совершенно потеряет рассудок, даже идиотские методы безукоризненны.

А для начала надо напугать, причем так, чтобы людишки делали вид, что ничего не видят, ничего не понимают. И уж после этого можно делать с ними все, что хочешь. Судите сами, многие ли сейчас веруют в Бога. Веруют не как попало, а как положено? Даже в… коммунизм верили крепче, а сейчас в демократию. Это немыслимо, но - реально!

К примеру, насчет Бога. Он нас сотворил, а мы Ему: "Тебя - нет!". Сильно, смело, умно, а? "В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои[38] Его не приняли[39]" - куда дальше ехать изволите-с? И кто есть, если Бога нет? Тогда ни только Бога, но и нас с вами тоже… В таком случае, кто дурнее, современный человек или злополучное "болото", надо еще разобраться. К этому мы еще вернемся, к его напряженному философствованию о сущности бренного земного бытия.

А именно.

- Да, как ни крути, а "хозяйская" кара превзойдет наихудшие ожидания, - меланхолично молвило оно себе под нос и тяжело вздохнуло. На время "болото" замерло, пытаясь представить свою ужасную участь. И сколько оно не перебирало вариантов исхода, ни один из них не внушал оптимизма. Снова, замерев, с грустью задумалось. Размышлениям оно вообще-то научилось у "Хозяина". Во время одного из таких "бдений" оно как-то обнаружило, что спокойный, созерцательный ум в серьезном деле гораздо полезнее ума деятельного, хотя и осознавало, что истинное созерцание для него по-прежнему недоступно.

- Все лучше, чем ничего, - решило "болото", но тут мысль неожиданно осеклась.

- Ух, ты! А задумчив-то наш "Хозяин" оттого, что на цепи, - неожиданно сообразило "болото". Ну и, слава богу[40]! - вырвалось как-то само собою. - Вынужденное смирение или, лучше сказать, смиренная ярость. Как его до сих пор от злости-то не разорвало, а?

- К сожалению, настанет день, когда он сорвется с цепи на волю. Или его намеренно отпустят. Вот тогда-то он и задаст жару! И сам, подлец, сгорит дотла, и нас, мерзавец, запихает в такие страшные глубины ада, о которых мы до сих пор еще и не слыхивали. И, что главное, - первыми даже не мерзких людишек, а нас, нас - всех тех, кто тысячелетиями верой и правдой служил ему "до последней капли крови".

- Подлец! Мерзавец! Негодяй! - согласился "собеседник".

Тут "болото" снова вспомнило тот ужасный миг, когда оно лицом к лицу увидело его убийственный взгляд (и выдержало его). И именно тогда оно с предельной ясностью поняло - пришла пора уносить ноги. О раскаянии оно, разумеется, даже не подумало.

- Еще чо выдумал! Сам кайся! Наделал делов, дров наломал, а нам расхлебывай! - злобно буркнуло "болото" в мысленной перебранке с Творцом. Нет, Он-то с ним, конечно, не беседы не вел. Весь разговор "болото" вело само с собой, но как бы с Богом.

Давно известно, что убедить нечистую силу в ее порочности и неправоте также трудно, как и закоренелого в гордости человека. Но сила эта хотя бы отчасти осознает, в каком незавидном положении находится, и какие муки ее неминуемо ожидают. Человек же надменно пренебрегает даже самыми грозными и очевидными предупреждениями.

Во время одного из первых своих созерцаний "болото" посетила "счастливая" мысль о "воплощении". Нет, оно даже не надеялось занять место "Хозяина" или сокрушить Небеса. Ему б хоть на мгновение прорваться к Древу Жизни! От него оно надеялось получить такую жизненную силу, которая позволила бы счастливо избежать вечных мук.

Момент неизбежного восстания сатаны и его фатальной схватки с Богом представлялся для этого самым благоприятным. Только в такой суматохе можно к нему просочиться. Конечно, его немедленно разоблачат. Конечно, меч Архистратига не погладит по головке. Но... Один миг они там, в Раю, потратят на то, чтобы понять, что за это за чудо-юдо предстало пред ними. Другой потребуется, чтобы отделить его дух от мнимой плоти. А этого-то аккурат и должно хватить, чтобы разок надкусить один из заветных плодов!

А как куснуть их, не имея плоти, а?

- А большего мне не надо! Я ж не рвусь стать властелином мира. Нет, дело, конечно, хорошее. Но, трезво глядя на вещи, этому не бывать. Но и аду меня никогда не заполучить. Пусть битый-перебитый "Хозяин" жрет на здоровье кого угодно, но только не меня! И пусть Да, Рай мне "заказан", но там и так делать нечего - скукотища. Мне и одному хорошо. Как люди говорят: "Ни Богу свечка, ни черту кочерга" - это про меня.

 

 

-2-

 

Силы у "болота" оставались немереные, но в лице товарищей оно оказалось презренным калекой. Пользы никакой, но обладая невероятной "болотной" силой, оно, пожалуй, могло ненароком и кого-нибудь из своих прихлопнуть. Бешеное ведь оно, одно слово: "бо-ло-то"! Короче, к общим делам его больше не привлекали и постепенно о нем позабыли.

Этому особенно способствовало то, что после Вавилона "болото" лишилось способности к быстрому перемещению в пространстве, коим вообще-то отличаются все падшие духи. Правда, вынужденная малоподвижность чрезвычайно обострила наблюдательность, и "болото" скоро обнаружило поразительную бестолковость своих соотечественников.

Нет, конечно, в настойчивости и последовательности им не откажешь. Но слишком часто увлекаясь одним, они совершенно упускали из вида другое. Раньше "болото" этого не замечало, а сейчас поражалось бестолковости сородичей. Но развивать соображения на эту тему было не досуг. И вообще… Пристальный взгляд связанного цепью и вынужденно неподвижного "Хозяина" без труда проникал в мысли всех его подопечных и почти все понимал. Но почти, еще не значит, что все. Тем не менее, не следовало свои соображения слишком явно оттачивать. Лучше всего вообще притвориться дураком.

А еще, наблюдая со стороны за своими быстрыми и нечистыми собратьями, "болото" сделало неожиданный вывод, что у них все устроено точно так же, как у людей.

- И те боятся заглянуть в свою душу, пряча от самих себя страхи, и у нас тоже. Они боятся нас, а мы до смерти боимся князя тьмы. А все вместе живем самым глупым самообманом. Живем в придуманном мире, совершенно не замечая его абсурдности. Сколько тысячелетий минуло, а никто за это время ни разу даже не удосужился взглянуть в глаза нашему непререкаемому вождю, чтобы убедиться в том, что он всем, во всем и все время безбожно врет. И совершенно напрасно. Ведь он, оказалось, не только людоед, но, что хуже, бесоед! А мы не знаем даже не только кто он такой, но и где этот паразит скрывается.

А зачем ему прятаться? Нет, не сейчас, когда он вынуждено на цепи, а вообще… Может, он - параноик? Не мания ли у него преследования? … - внезапная мысль ошеломила и даже испугала. "Болото" от неожиданности вскрикнуло и тут же закрыло рот руками. Правда, порою, увлеченное своей многотрудной "работой" оно машинально, тихим шепотом приговаривало: "Ма-нь-як! Ну, ма-нь-як! У-у-у-у! Стер-вец! Да я ж тебя…" - но, опомнившись, испуганно оглядывалось и, нервно вздохнув, снова принималось за "работу".

Настроения подобного рода ужасные открытия не поднимали, поэтому "болото" благоразумно решило бесполезными рассуждениями впредь не заниматься.

- У меня есть дело всей жизни, только ему одному я и буду отдавать всего себя. Времени в обрез, можно и не успеть, - с тревогой думало оно, видя, как медленно идет дело. Некоторые секреты этой деятельности мы вскоре откроем.

 

 

8.    Абсурд.

 

-1-

 

 

А, пока суд да дело, Лежащий, вдоволь насмотревшись и наслушавшись гордой болотной страсти, стал рассуждать о гордости человечьей. К тому, что он здесь, лежа в темном сарае, может ясно чувствовать бесконечно далекое "болото", Лежащий уже привык, и особого внимания этому феномену давно не придавал. Были вещи и поважнее.

Он продолжал размышлять о человеческом помешательстве, о том, как эпидемия безумства поразила Империю накануне революции. И тут он догадался, что безумие, о котором он размышлял, представляет собою не болезнь даже, а некую умственную тварь.

Она хоть и не является в прямом смысле бесноватостью, но во многом схожа с нею. И то, и другое - одержимость. Только в случае с бесом это обычная бесноватость, а с упомянутой тварью - одержимость страстями. Разница не слишком значительная, особенно если учитывать, что без духов злобы и тут, и там дело не обходится. Просто они не поселяются внутри человека, а управляют его страстными порывами извне, через тварь.

На такую мысль его навели невольные, но продолжительные наблюдения за неадекватным поведением нашего "болота". Теперь он даже немного расстроился, что наблюдать за деятельной "жизнью" других представителей этого скверного племени не мог.

И здесь снова подчеркнем. Под тварью Лежащий в данный момент понимал не столько духов злобы, сколько особую форму человеческой страстности, которую он обозвал умственной тварью, имея в виду не только "среду ее обитания" - человеческое сознание, но и некоторую ее собственную разумность, если так можно выразиться. Во всяком случае, хитростью, настойчивостью и способностью любой ценой добиваться своего она обладает.

Так, прежде чем сломать психику больного ею человека, она стремится приобрести над ним, над его сознанием как можно большую власть. По-видимому, даже сведение человека с ума является для твари не самоцелью, а всего лишь демонстрацией силы и власти. И тут Лежащий увидел нечто такое, от чего у него захватило дух. На мгновение он совершенно отчетливо увидел эту тварь, прежде чем та успела скрыться в его подсознании.

Да, да - именно увидел!

С чем ее можно сравнить? Разве что с ящеркой, быстро ползающей в мозгах. Неприятно, конечно, но не это даже главное. А ведь она струсила! Почему спряталась?

- Смотри-ка! - Лежащий сделал новое открытие. - Оказывается, эта мерзость не только самодовольна, но и явно труслива! Зато любит науськивать. Притворяется такой отважной, смелой. Всем своим видом показывает, как бесстрашно она рвется в бой с врагом, а чуть что тут же прячется, отдавая того, в ком поселилась, на произвол судьбы. И последнему часто не остается ничего иного, как немедленно повредиться рассудком.

А твари это только и надобно.

- Ну что, попался - храбрец ты мой ненаглядный! - смеется над доверившимся ей несчастном гордецом. - И куда пропала вся твоя храбрость? Что, в штаны наложил? Поделом! Будешь знать, как не слушаться. Я же предупреждала, а? Не помнишь? Ну и дурак!

Смотрите, как все ловко все перевернула, негодная! Сама все устроила, первая струсила, удрала без оглядки, а теперь во всем случившемся обвиняет того, кто ей доверился.

- Тварь поганая!

И ведь идет на любые уловки, чтобы не дать пораженному ею человеку исцелиться. Причем достигает цели чрезвычайно просто. Просто убеждает в том, что он не такой как все, не как "прочие человецы"[41].

- Ты - особенный, - без устали внушает она человеку. Хоть в чем-то, да особенный. А из этого следует, что ты выше любого закона. В том числе Нравственного...

Но всякий, легкомысленно переступивший этот богоданный Нравственный Закон, лишается вечной жизни. И это настолько очевидно, что не нуждается в комментариях.

И ведь как, гадина, все извращает!

Если ты богатый - значит избранный. Если беден - весь мир виноват и всем тебе обязан. Если умен - тут и говорить не о чем. Туп - не признанный гений. Причин для надменности, злобы и обиды можно перечислять бесконечно. Но ведь можно быть богатым, не возомнив о себе, и бедному жить помаленьку, без зависти. Все люди ходят под Богом.

- Нет, не все! - невольно вырвался из груди хриплый крик.

- Это ж не мой голос! Кто это тут мною распоряжается? - в ответ тишина.

- Ах ты дрянь! Так ты посмела меня учить! - подождав, продолжил рассуждения.

Начало их мы отчасти в обрывочном виде уже слышали. Мысли Лежащего часто возвращались к забытому, но всегда выходило так, что размышления просто продолжали прерванное. А пока мысль не прерывалась, и Лежащий беспрепятственно развивал ее.

- Совершенно скрывать от самого себя нарастающее безумие человеку обычно не удавалось. Но, став рабом стремительно растущей твари, заболевший, начинает покорно следовать ее властным приказам, изо всех сил пытаясь сохранять видимость здравия. Но чем дольше продолжал обманывать себя, тем скорее и острее протекала болезнь.

- Скажешь: "абсурд"? Нет такой твари. Ты сам безумен и все тут понапридумал! Но ведь именно так все в нашем мире и происходит. И с этим ты не поспоришь, - возбужденно спорил Лежащий сам с собою. - Тут реальность, тут нет никакого обмана!

- Вспомни, - продолжался спор, - ощутившие тревогу, вскоре переставали спать, боясь стать… сумасшедшими. И из-за одной этой боязни они и становились безумными! И ведь именно страхи, а не что иное ломали психику несчастного. А за страхами с ухмылкой как раз и пряталась та самая умственная тварь. Ведь она имела к страхам самое прямое отношение. Только Лежащему было не очень понятно, как ей это удавалось.

А еще, сильно ускоряли катастрофу разума "задушевные" беседы… с "голосами". Их появление, как правило, становилось настолько сильным потрясением, что вслед за ним душеная болезнь совсем скоро начинала принимать самые тяжелые формы.

- А зачем с голосами говорить? - спросил Лежащий невидимого собеседника.

- Никогда не разговаривай с "голосами"! Запомни - никогда! Послушаешь, пойдешь у них на поводу - не воротишься. Да не бойся ты их! Пусть они боятся. Лучше скажи себе: "Что, доигрался? Вот теперь ты впрямь особенный. Все люди как люди, а ты - с "голосами" в башке! Ну и что с того? Хуже стал или лучше? Ложку мимо рта проносишь? От "голосов" еще никто не помирал. Авось полегчает, а не полегчает, и так сойдет. Как-нибудь привыкнешь... Вон в уличной толпе все что-то говорят, а тебе какое до них дело?

Не бойся сойти с ума, и не сойдешь!

Да хоть бы и сойдешь. Можно поправиться. Некоторым совсем удавалось исцелиться! А, может, с голосами даже лучше, а? Может, для чего-то они потребны? Вон, читал где-то, что монахи-затворники проходят через искушение "голосами". Главное, чтобы их не слушать, не бояться и не покоряться. А в остальном, живи себе на здоровье. Совсем как раньше.

Сиди и помалкивай. Никто ничего и не заметит.

- А станешь с ними говорить, - настаивал мысленный собеседник Лежащего (он обращался к самому себе) уже более спокойно, - непременно будет приступ, после которого назад возврата нет. Ты и сам все прекрасно знаешь! Вспомни, как у твоих знакомых "говорунов" эти "голоса" ломали рассудок, а твари безнаказанно хозяйничали в их бошках.

- Но не у всех же! - с досадой отозвался Лежащий.

- Да, редко, но встречал людей, смирившихся с безумием, - вспомнил "собеседник". - Уже от одного этого человек помаленьку успокаивался, страх мало-помалу уходил. "Голоса" порою оставались, порою уходили насовсем. Но, главное, от безумия-то исцелялись! Ум, хотя и получал известные повреждения, но не слишком обременительные.

Просто жить дальше надо было спокойно, без бурных эмоций и истерик, избегая лишних переживаний. Может, кто скажет: "скучно!". Зато у человека начиналась спокойная, размеренная, полноценная жизнь, чуждая бесноватой "просвещенности". Правда, на пути исцеления скрывался еще один подводный камень - эгоизм. Сберечь себя от безумия, пользуясь соображениями эгоистичными, пока еще не удавалось никому!

Настоящий покой и безразличие эгоизма - несовместимы!

А, надо сказать, исцелившиеся всегда казались Лежащему особенными. К сожалению, особой нужды разбираться в их проблемах прежде не было. Если что-то и подвигало к этому, то лишь праздное любопытство. Зато сейчас кусал от досады локти, что когда-то мог, но не выведал у них тайны исцеления. Эти знания сейчас очень пригодились бы.

Больному взгрустнулось, а еще он очень устал. Увы, силы осталось в прошлой жизни, лишь отдельные образы которой порою проплывали в мозгу. Да и была ли она - та странная, дурная жизнь вообще… А еще, неясно было, отображали ли эти образы реальные воспоминания или являлись каким-то другим бредом, дополнявшим голоса.

Не вполне отчетливые видения прошлого сослагались с иными видениями, обычно более яркими, всегда лживыми. И выделить истину среди мутных потоков полуправды словесной, умственной и образной даже здоровому человеку непросто. А тут, сами понимаете...

Приводить содержание вопросов и требования "голосов" не станем, поскольку они не содержали ничего, кроме отборной брани, таких скабрезных и гнусных требований, намеков и мыслей, что их противно повторять. Одно было очевидным - со всем этим несомненно связана нарождающаяся в мозгу мания преследования. От нее же шла и хула, и похоть, и мания величия, и самая низменная злоба. Пробудились и забытые обиды.

- Нет - мания величия пробудила манию преследования, а не наоборот! - возразил Лежащий сам себе. Последняя мысль взволновала более других, но ненадолго, поскольку изо всех "умственных щелей" на него снова полезла такая отвратительная грязь и мерзость, какую можно собрать, всю жизнь слоняясь по самым вонючим помойкам. И хотя Лежащий прежде считал себя очень чистоплотным, но теперь все говорило об обратном.

Мерзости в своем сердце он находил неизмеримо больше малого числа достоинств. Впрочем, и те были сомнительными, поскольку не были до конца чисты. Невольно возникал естественный вопрос: "Неужели все так плохо? Оставалось ли в душе вообще еще хоть что-то живое, чистое, непорочное, помимо копошащейся дряни?".

- Неужели жизнь прожита так скверно? Вот ужас! - вздохнул Лежащий.

Ошеломляющее открытие для человека, гордившегося честностью, справедливостью и порядочностью, а оказавшегося и нечестным, и несправедливым, и непорядочным. Причем, именно "чистота" оказалась эпицентром… самой смрадной, полной червей выгребной, ямы. И это не считая скверны обрывочных мыслей, звериного рева необузданных, невнятных страстных порывов и откровенного бреда сивой кобылы.

- И это все, что я нажил? Это и есть мое сокровище!? - человек, сжавшись в комочек от жалости к себе, горько заплакал, пробуждая тем самым новые рвотные движения.

Ему было очень плохо, страшно и холодно. А еще, он понял, что и холод-то его сейчас окружал необычный. Мертвящими огненными иглами он пронизывал, выжигал внутренности, все существо, злорадно ломая каждую косточку, с треском разрывая каждую жилку. Так продолжалось по-видимому достаточно долго, а он только что это заприметил.

- Ах, как больно сердцу! Как будто в него вонзились тысячи огненных стрел.

Но они не просто жгли, а выстужали нутро, вытягивали силы. И исходила эта стужа не от вьюги, который выла за закопченным стеклышком у изголовья. Холод шел… из собственного сердца, из самой сокровенной ее части. И происходил холод от ужаса и безысходности, погружающих разум в визжащие, холодные адские глубины. И не разорвав мрака нового наваждения, совершенно невозможно прорваться к свету. Только что размышлял о погибших от страха, а, вот уж и сам оказался в его объятьях…

 

-2-

 

 

На ум пришла "Снежная Королева" и одинокий Кай с осколком ужасного зеркала то ли в сердце, то ли в глазу. Не помнил, где именно. А еще, он острее прежнего ощутил щемящее чувство абсолютного одиночества. Это когда во всей вселенной только ты и твой ужас. Единственно, что "скрашивало" сие ненавистное соседство, была буро-зеленая блевотина, неспешно стекающая с бледных искусанных губ на грубую холстину и капающая дальше, вниз, застывая мутной лужей на полу. Больше рядом не было никого...

- Пшел прочь! - скрипя зубами от боли выругался. - Врешь, не возьмешь!

Отпустило. Одиночество перестало быть абсолютным, а холод смертельным.

- Смотри, как аккуратно надо себя вести, иначе, сам знаешь, - подумал Лежащий. - И не такой уж ты одинокий и не так уж страшно. Где-то, быть может, все еще идет Война, гибнут тысячи тысяч людей, льются реки крови, а ты лежишь тут как фон-барон!

Как-никак, а он находил каждый день миску пусть и однообразной, но еды - подернутый льдом кувшин молока и ломоть ржаного хлеба. Человека, приносившего пищу, убиравшего за ним, не видел ни разу. По-видимому, хозяева жилища либо очень его боялись, либо брезговали. Так или иначе, но они не стремились к более тесному общению.

Как говорится, хоть и не бросили, но и не подобрали…

Впрочем, отчасти понимая, что с ним происходит, Лежащий соглашался, что их чувства вполне можно оправдать. Тем не менее, совсем от горькой обиды избавиться не мог.

- Могли б хоть словечко молвить, лишней рогожкой накрыть. Холодно ж!

Но, если б он знал, насколько остры страхования, которые в это самое время испытывают из-за его присутствия невидимые хозяева вечно темной и холодной, к счастью, невыстуженной конуры, в которую его поместили, Лежащий не был бы к ним слишком строг. К тому же, кто-то ведь топил дважды в день печку, кормил, поил и укрывал.

А знал бы он, сколь обременительно его присутствие хозяевам, то нисколько не удивился б, если те, бросив все, в самый лютый мороз, на ночь глядя, сели б в сани и укатили из родных мест, куда глаза глядят, чтоб никогда, ни-ког-да больше сюда не возвращаться. Странно только, что они до сих пор так не поступили. Видимо, какая-то сила удерживала их на месте, помимо их воли. И даже нестерпимые страхи хозяев, превозмочь ее не могли.

Какие именно, говорить не станем, все прояснится позднее.

Пока же попытки ошметков ума, сохранивших здравость, прорваться сквозь ряды обступившей их нечисти, наталкивались на жесткое сопротивление, мгновенно увязая в грязи бредовых помыслов. И хотя импульсивные "атаки" на собственное безумие и были, по-видимому, обречены, но и "плыть по течению" Лежащий отказывался, поскольку безумие, хоть и не так скоро, как он наблюдал у других, но явно охватывало его сознание.

- Как бы то ни было, а нынешний бред когда-нибудь сам собою пройдет. Только, что останется на его месте? Вернется ли, хоть отчасти, прежний рассудок или покинет сие бренное тело навсегда? - без устали задавал сам себе непраздный, но набивший оскомину вопрос наш подопечный. Будущее представлялось скорее мрачным, чем светлым.

Для изменения нынешнего погибельного "статус-кво" следовало найти способ осмысления происходящего, и борьбы с помешательством. "Безумный, борющийся со своим безумием" - само словосочетание было нелепым. Но иного выхода нет. Ведь часть сознания все же сохранила здравость, что было очевидным, поскольку не все мысли оказывались бредовыми. Надо только сыскать неповрежденную часть рассудка и воспользоваться ею для исцеления пораженной. Или хотя бы для изоляции последней.

- Да, легко сказать. Задача непроста. А что же еще прикажите делать?

Обычные средства бесполезны. Должны быть другие, и они точно существовали. Есть верный способ и проверенный метод - в этом Лежащий был абсолютно убежден. Более того, и то, и другое были ему давным-давно известны, только почему-то и неведомы одновременно. Глупая ситуация - оружие есть, точно есть, а воспользоваться им нельзя, поскольку не знаешь, как оно выглядит, чем стреляет и вообще где спрятано.

- Забыл, все забыл, а ведь когда-то все прекрасно помнил и все-то умел. А сейчас дошло до того, что не помню даже того времени, когда я все это помнил…

Размышления некстати прервало до смерти надоевшее своими претензиями "болото". Оно тоже предавалось размышлениям, со вздохами вспоминая о загубленной жизни.

 

 

-3-

 

Очнулось "болото" спустя много лет после Вавилонского Поражения в огромной пустыне, высунуло свою разбитую в кровь морду[42] из бархана и не сразу даже поняло, где оно находится и кто оно вообще. Со временем выяснилось - не слишком далеко от того места, где произошло "смешение языков". Первая мысль была: "Гады! Нас подло обманули!".

- Это ж надо додуматься - нарушить единство человечества! Кажется, встали поутру, все забыли, собрали манатки и пошли, куда глаза глядят. Но я же своими глазами видело, что память-то у них осталась. Все без исключения осталось, только раздробилось на мелкие кусочки. А вот наши-то мозги и впрямь разлетелись в клочья. Остались лишь жалкие семена зла, которые глупые племена понесли по белу свету в качестве сокровища.

- Это великая тайна, открывающаяся лишь избранным, - благоговейно говорили они друг другу, тыча грязными пальцами в обрывки вавилонских чертежей и формул, абсолютно не понимая их смысла. Но это была не тайна, а просто-напросто несвязные, неверно раскрашенные картинки, перепутанные значки или вообще - ленточки на кустах.

Нелепый бубен и пляски вокруг костра - вообще ни в какие ворота не лезли. Единственная польза заключалась не в этой белиберде, а в том, что они свято верили в свой бред, а не в Бога. Что, в общем-то от них и требовалось, чтобы сделать их прежними уродами. Однако дело оболванивания двигалось не так успешно, как прежде. Увы! Появилась или зарождалась новая сила, которая постоянно мешала суетливым товарищам "болота".

- Конечно, зло было, есть и будет! - размышляло "болото" на отдыхе. Оно порою позволяло себе немного расслабиться, чтобы навести в запутавшейся голове порядок.

- Только собирать все зло воедино придется заново. И для этого трудиться надо день и ночь. Без нас оно будет расти слишком долго, - продолжило рассуждать "болото".

Так, собственно, и вышло. Забыв истинный смысл своих запутанных тайнознаний, человек всякий раз оказывался посрамленным, когда эти "знания" нещадно лупили его по лбу, лишая остатков гордого рассудка. А самым "продвинутым" в этом деле неизменно доставалось больше всех. И тут-то выяснилось чрезвычайно важное обстоятельство.

Разрушитель всегда разрушается быстрее, чем разрушает.

И хотя природа духов злобы была бессмертной, в отличие от падшего рода человеческого, но и в ней всякий раз происходили какие-то фатальные, необратимые перемены, препятствующие достижению решительного успеха. "Болото" это заприметило.

Кстати, люди нашли оригинальный способ разрешить неразрешимое. Главный разрушитель должен находиться в тени, ни на секунду не вылезая наружу. Всю грязную работу должны делать за него подопечные, а тому следовало оставаться "кристально чистым". Ну, насколько это вообще возможно. Так, со временем и появились разнообразные тайные общества, опутавшие мир, но о которых мы распространяться не намерены.

Нам важнее показать сам принцип, а дальше каждый пусть разбирается по своему усмотрению. Можно рваться на борьбу со злом, не имея о нем и малейшего понятия, а можно просто… начать молиться. Мы не станем никого призывать к единственной Истинной Вере, в которой только и может существовать настоящая молитва. Каждый решает сам. Тем более, что Истина повсюду, буквально вокруг нас, пронизывает пространство и время.

Что до неисправимых разрушителей, то как бы они не выстраивали свои ряды на манер масонства, это не избавляло их от заслуженной кары. Более того, многократно преумножало, хотя частенько отдаляло возмездие вожакам. Но какие же они гады! Не только сами дохнут, но и других затягивают в жернова собственных адских мук.

Не хотят тихо подыхать, в то время, когда другие продолжают жить!

- Вот дураки! Бога такими глупостями не обманешь! - злорадно смеялось над ними наше "болото". Правда, от смеха этого у него самого холодело в желудке. - А удастся ли мой собственный хитроумный фортель? Нет, лучше не думать о плохом…

Раньше оно обожало летать по белу свету, поэтому, очнувшись, попыталось было рвануть в ближний космос, чтобы обозреть глубину происшедших перемен, но больно плюхнулось мордой в песок к собственному удивлению и вящему ликованию мелких бесов.

- Больно, однако!

Тут-то его и посетило первое "откровение".

- Отлеталось!

Прийти в себя удалось нескоро. К боли, досаде, стыду и злости из-за издевавшейся над ним "мелюзгой", прибавилось тяжелое чувство бессилия. "Мелкие", между тем, решились не просто дразнить, но и больно задирать. Несколько хлестких ударов, истошный визг тех, кому досталось, немедленно прекратили издевательства.

Силы, выяснилось, нисколько не умалились, но проблема перемещения осталась.

Между тем, пальмовых рощ, водоемов, роскошных строений, заводов, толп людей, верениц верблюдов и, главное, самой Башни как не бывало - кругом безжизненные пески и жалкие караваны с жалкой дребеденью. Короче, от былого величия не осталось и следа. Осмотрев мысленно все вокруг, болото снова надолго зарылось в песок.

Предалось воспоминаниям.

Отрывочные сцены, молнией проносясь перед глазами, никак не складываясь воедино. Что на самом деле с ним произошло? Спрашивать об этом у безумной братии бесполезно. Болото успело понять, что те либо ничего не помнили, либо ничего не понимали.

- Почему? - возникал естественный вопрос. - Ведь они-то почти совсем не пострадали. Как объяснить их поразительную бестолковость? Куда девалось прежние острота и быстрота моей мысли? - задумалось оно. Ответ пришел не сразу и стал вторым откровением.

- Не только отлеталось, но и мозги потеряли былую прыткость. Это плохо или хорошо? Если я, в отличие от них, хоть что-то, да помню и понимаю, - оно глянуло на пролетавшего мимо большого безумного бесовского начальника, - это хорошо!

Снова надолго залезло в "лежку". Мыслей сперва никаких. И вдруг в памяти неожиданно всплыли ужасные глаза. Эти спокойные страшные глаза. Смертельно напуганные

- Вот в чем дело! И ты, дружок, все видел, хотя тебе тоже было нестерпимо больно, а остальные вообще закрыли от страха глаза. Из-за боли тебе было совсем не до меня. Поэтому-то я и смогло безнаказанно глянуть на тебя и увидеть там нашу ужасную участь.

Нет, не бывать по-твоему! Хоть лопну, а что-нибудь, да придумаю. Во-первых, теперь я мыслю не так как все. Значит, могу скрывать даже самые сокровенные мысли, если буду, разумеется, осторожным. Во-вторых, мне-то ведома твоя тайна, а тебе моя - нет!

Последнее высказывание выдает недальновидность болотной мысли. Молчание своего заклятого "Хозяина" оно почему-то приняло за его неведение. Ошибочка! Нет, отчасти оно рассуждало верно, но допустить, чтобы про него забыли, что ему не отомстят за нечаянно увиденную слабость "Хозяина" - опрометчивая поспешность.

Но, это уж не наше дело.

На всякий случай повторимся. Все, только что сказанное про "болото", было придумано нами от начала и до конца. Мы даже не знаем, могло ли вообще что-либо подобное произойти на самом деле. Но кое-что из сказанного нам кажется верным. Ведь нечто схожее можно обнаружить и у людей. Почему тогда присущее людям, невозможно "болоту". Поэтому нимало не сумяшеся, продолжим врать дальше в том же духе.

Спустя время, "болото" ощутило, что песок временами как бы… несколько стесняет его движение, прилипая к нему. Это казалось совершенно невероятным, но оно и вправду оказалось связанным с материальным миром. По-видимому, в нем пробудились либо скрытые прежде от него способности, либо оно и вправду обрело некоторое подобие человеческой природы. Это потрясение стало третьим и последним "откровением".

Собственно именно с этого момента идея "воплощения" перестала казаться бредом. Только как осуществить свое намерение? Нет ничего проще - надо как-то научиться этому у людей. Сказано - сделано!" И, вот уже будущее "болото" неспешно поползло к караванным путям за "научным материалом". Представьте себе миллионы тон ползущего песка, и вам станет ясна громадность его затеи. Ну, может и не миллионы тонн, а поменьше… Кому придет в голову мерить количество смертоносного песка?

 

9.    Тут что-то не так!

 

 

-1-

 

 

Лежащий ошибался. Сам того не ведая, он не только нашел все то, что давно искал, но и интуитивно пользовался найденным. Весьма успешно Правда, процесс мышления выглядел настолько необычно, что больной даже не догадывался, насколько здраво он может рассуждать, трезво анализировать, находясь почти в коматозном состоянии.

Тем не менее, с правильными ответами, и не только на дурацкие, но и на самые важные вопросы, ему хотелось повременить. По крайней мере, до тех пор, пока голова немного придет в порядок, - полагал больной, не слишком осознавая новой угрозы. Он почему-то не обратил внимания, что "голоса" с ним почему-то охотно соглашались.

Да, да, да, - наперебой говорили они, - надо подождать, набраться сил.

А это неспроста! Откуда несвойственное голосам сочувствие? Несомненно, они чего-то боялись, чему-то противились. Наверно проделку какую-то удумали. Противились же чему-то неведомому ни им, ни Лежащему. Просто учуяли для себя опасность и испугались. Но и отступиться не желали. Однако и Лежащий ощутил новую угрозу. Причем угрозу не внешнего характера. Настораживало что-то внутреннее, глубинное, сокровенное. По-видимому, лекарство от голосов следовало искать в самом себе. Значит, выходило так, что и болезнь, и "лекарство" находились в одном и том же месте - в сознании Лежащего.

Только он еще не научился им распоряжаться. Надо срочно научиться.

- Т-а-а-а-к, а что мы имеем? - подумал Лежащий, чувствуя, что быстро устает.

По всему выходило, что ум, по меньшей мере, раздвоился, если не растроился, имея виду умственных характер "голосов", видимо устроивших в голове какое-то особое лежбище. Одну часть, если можно так сказать, составлял ум, большую часть времени проводивший в бреду. В другой части как в крепости заперлись эти самые паразиты-"голоса", устраивая оттуда свои дерзкие вылазки. Третья же часть, оставаясь совершенно невидимой первым двум, вызывала растерянное недоумение первой и искреннюю ярость второй… Возможно даже этими тремя осколками перечень распавшегося сознания не ограничивался.

При всем притом, очевидный распад сознания не только не привел к умственному хаосу, как следовало ожидать, но даже укрепил растущее внутреннее единство душевных сил. Более того, у лежащего складывалось впечатление, что нынешняя болезнь почему-то намеренно обострила скрытую прежде от него патологию чувств и ума. Вскрыла, по-видимому, для того, чтобы ему было бы удобнее истреблять скверную болезнь души.

Не приглушать, не вязать крепко-накрепко, а именно ис-треб-лять.

- Но почему именно здесь и именно сейчас[43]?

Вопрос остался безответным. Некому отвечать…

Открытие, несомненно, скорее утешало, чем расстраивало. Утешало понятно почему, а расстраивало тем, что требовало от Лежащего нового напряжения сил и воли, которых он в себе не обнаруживал. Одно ясно - "голоса" следовало "загнать обратно в стойло", если уж не удается перебить их совсем. Как-никак, а раньше это ведь удавалось без особого труда, практически машинально. Возможно, их и вообще прежде не было.

- Нет, они были. Наверное, всегда были, - машинально промолвил Лежащий

Смотрите, как быстро даже такой мужественный человек, а Лежащий, несомненно, был таким, начинает плести паутинку, запутывая самого себя. Сказано же ясно: "Истребить!" - а он уже ищет повод для отступления. "Загнать в стойло" - это по виду отважно, а на деле означало пробуждение трусости, которая в нашем случае безусловно смертельна!

Кем сказано, не станем даже и обсуждать. Важно, что сказанное непременно следовало исполнить. Ну, ладно, продолжим пока просто наблюдать, по возможности бесстрастно.

- Нет, были, точно были, но какие-то тихие, бессильные, как шорох. Это теперь они распоясались, па-ра-зи-ты, видя мою немощь. А ведь раньше трусили, прятались. Хоть и тихо, но все равно пищали. И если раньше боялись, надо заставить бояться еще больше? Просто, теперь все то, что раньше делалось интуитивно, надо делать осмысленно.

Однако Лежащий давным-давно понял, можно бесконечно долго и напряженно размышлять о всякой ерунде, можно проявлять непреклонную волю там, где в этом нет никакой необходимости. Однако применить волю и разум по прямому назначению почти невозможно.

Даже война, к которой он имел самое прямое отношение, проходила в каком-то патриотическо-романтическом угаре, как сейчас стало очевидным. В сущности, для него война была просто-напросто очередным проявлением… нынешнего бреда. О какой воле и разуме и, тем более, любви к Родине, в таком состоянии вообще могла идти речь?

И разве не революция высветила "во всей красе" если и не совершенную лживость, то, по крайней мере, порочность дореволюционного патриотизма, да и не только его? Иначе откуда вдруг взялось столько ненависти друг к другу у бывших братьев по оружию?

Развивать удручающую мысль не хотелось.

Нет, понятно, что ущерб организму нанесен значительный, но хотя бы природа разрушительных сил стала отчасти понятной. Пусть интуитивно, но с этими силами человек и раньше боролся. Но поскольку тайное постепенно становилось явным, появилась надежда, что дела по изгнанию незваных "пришельцев" впредь будут более успешными.

С другой стороны, если никакого разделения сознания не было, то тогда враг нападал извне. Но тогда становилось и вовсе непонятным, откуда проклятые "голоса" взялись, как их прогнать, и, главное, насколько глубоки разрушения, произведенные распадом ума? Анализ всего этого Лежащему, волей-неволей, пришлось отложить на потом. Пока же первое утверждение казалось более разумным, хотя совсем отвергать второе тоже не следовало. Ведь одно вполне могло не исключать и другого...

- Когда голова снова вернет свои силы и разум, я раз и навсегда избавлюсь от этих, непонятно откуда взявшихся, "голосов" с их дурацкими претензиями, - это Лежащий снова стал тратить драгоценные секунды на мечтательные размышления. Напомним, ему все еще приходилось довольствоваться лишь немногими мгновениями прозрения, которые слишком скоро прерывались наглыми и пронырливыми… тварями.

Последние мысли, по-видимому, следовало отнести к той части сознания, которое слишком часто бывает самонадеянным, пробуждаясь от своих грез лишь на время, отчего и не обладает достаточным благоразумием. О другой, самой загадочной ее части, не населенной призрачными голосами, мы будем упоминать по мере необходимости.

- Твари! - неожиданно вырвалось из уст Лежащего. И это наименование, по-видимому, было самым точным из пристойных наименований для наглых и пронырливых "голосов", которое нашел в своем обширном словарном запасе мучимый ими несчастный. Правда, он совсем позабыл, что совсем недавно тоже тварью, тварью умственной, он уже обозвал "мозговое явление" несколько иной природы. Твари, следовательно, бывают разные…

Они несомненно были как-то тесно связаны, поэтому и гнать следовало одновременно. К сожалению, Лежащему еще только предстояло пережить главное потрясение. Дело в том, что упомянутыми уже тварями число непрошенных "постояльцев" в его душе не ограничивалось. Самую опасную из всех тварей он еще даже и не видывал…

Но, о ней поговорим чуть позже.

Несомненно, болезнь усугублялась самой настоящей умственной войной, в которой он до сих пор терпел одни поражения. Однако Лежащий, как мы видели, и не думал сдаваться! Но пока он об "умственной твари" позабыл и рассуждал только о "голосах". Впрочем, возможно мы и ошибаемся. Быть может, посредством мнимой забывчивости Лежащий благоразумно разделял сложную проблему на более простые и мелкие части.

Итак, в некотором роде, "голоса" можно было бы называть наваждением, если б не их примитивность и совершенная неспособность даже в мелочах сговориться между собою. Сброд какой-то! А всякий знает, что наваждение: во-первых, пугает, во-вторых, преследует какую-то четкую злую цель. Например, убить или, на худой конец, до смерти напугать, или сотворить какую иную подлость. А эти, разве что не дрались между собою.

Конечно, в какой-то момент то одна, то другая мания или страсть одолевала другую, но ни одна не могла так захватить разум, чтобы сломить его. Поэтому быстрая смена "персонажей" некоторым образом даже способствовала восстановлению рассудка. Если б не перемены "голосов", то состояние нашего героя могло стать маниакальным. А тут, с одной стороны "голоса" отвлекали от тяжелых мыслей, а с другой, не успевали навязать новых.

- Нестыковочка, - это не наваждение! - снова мелькнула идея.

Естественнее предположить, что происходящее является не столько наваждением, сколько говорило о том, что человек находится острой фазе какого-то тяжелого нервного или психического расстройства, возникшего в результате перенесенного потрясения.

- Нет, тут что-то не так! - успел было подумать больной, но в это время в его голову со страшной болью и с удвоенной силой ворвались свежие орды наглых "голосов". Но эти несколько слов, произнесенных слипшимися и растрескавшимися в кровь губами, заключали в себе гораздо больше смысла, чем все прежде сказанное вместе взятое.

Правда, тут нам следует дать некоторые изъяснения.

Правильно и вовремя произнесенное слово вообще-то содержит больше смысла, чем мы обычно полагаем. Пожалуй, лишь ситуация, в которой спасительная мысль, облеченная в слово, должна быть молниеносной, позволяет оценить истинную мощь языка.

Кстати, самые важные решения в своей жизни почти всегда принимаются скорее, чем мы успеваем осознать их. Более того, как часто мы вообще не замечаем, что решение нами давным-давно принято, продолжая мучить себя томительным выбором. Увы, мы слишком поверхностны и почти разучились слушать невидимые движения собственной души.

К слову, у читателя может возникнуть неверная мысль, что приведенные ранее соображения больного, представленные прямой речью, противоречат несвязности его мышления, в то время как последняя, не вполне оформленная, мысль вполне ей соответствует. Мы же настойчиво утверждаем обратное. Противоречие разрешается очень просто.

Достаточно пространными и ясными размышления Лежащего выглядят только на бумаге. В действительности они были краткими и слишком неопределенными, отрывочными при всей своей убедительности. Это были скорее слабо скрепленные фундаментом гипотезы, чем стройная система аргументов, венчающих собою какое-либо убеждение.

 

-2-

 

 

Последняя же мысль, при своей кажущейся неопределенности, мало о чем говорящей, настолько глубока, целостна и всеохватывающа, что лишь отчасти смогла найти словесное выражение. И именно она дала первое более или менее ясное осмысление происходящего. Ведь звуки или молчаливые образы, облеченные в слова, или предложения, подобны верхушке айсберга. Главное, самое существенное лишь по необходимости опирается на словесную нить. Так что, много слов часто могут заключать мало мыслей, в то время как малое их число - огромное. И сейчас именно тот самый случай. Впрочем, прямого отношения к нашему изложению это не имеет.

Не то, чтобы Лежащему и раньше приходилось испытывать нечто подобное, и он уже имел какой-то опыт - нет. Просто, это была первая, а, может, единственная мысль за последнее время, которую он решился бы назвать здравой. Прочие были столь причудливы и невероятны, что при кажущемся их правдоподобии, верить им не очень хотелось. Впрочем, как сказано, он недооценивал свои способности, и на самом деле более чем благоразумно использовал немногие минуты здравости, предшествующие переходу к безрассудству[44].

Как объяснить подобное поведение? В известном смысле, его сердце оставалось неподвижным, покойным. Не то, чтобы переставало биться - нет. Но оно находило в себе силы оставаться непричастным к обуревающим ум страстным порывам. И не до смерти напуганный ум, а неподвижное сердце стало средоточием сознания. Так что, недавнее нападение холода на сердце было, на самом деле, вовсе не нападением, а трусливым, паническим бегством обосновавшихся в нем страстей. Бегством, впрочем, не окончательным и не совершенным. До совершенства Лежащему было еще оч-ч-ч-е-нь далеко…

Тем не менее, победа налицо!

К сожалению, мы не умеем слушать собственное сердце, почти разучились разговаривать на его языке. Слова наши, чем дальше, тем больше напоминают могильный прах, а не пронизанные духовностью глаголы, каковыми им надлежит быть. И это еще чудо, что Лежащий каким-то образом обрел некую толику разумения, умудрился вернуть словам их законную власть и силу. Не прежнюю, иначе твари сразу разбежались бы, но все-таки власть.

А это в сложившейся ситуации дорогого стоило.

Сейчас любое сердечное движение, даже мимолетная его привязанность к рвущимся в душу страстным порывам означала немедленную погибель. Извилины немедленно лопнули бы от обрушившихся на них бредовых мыслей. Сердце разорвалось бы от страстных порывов. Слишком мощные удары наносил невидимый коварный враг. Но ум, хотя и судорожно метался, но невольно начал покоряться властной неподвижности сердца.

Впрочем, сердца не в привычном смысле этого слова. Разумеется, и сердце и рассудок все это время трепетали от страха, тесно прижавшись друг ко другу, однако ж и оставалось в это же самое время почти неподвижными и покойными. Как и в чем это выражалось? Как разрешить противоречие между трепетом, покоем и неподвижностью?

Трудно сказать…

Однако именно непостижимая умом неподвижность ума и сердца оказалась спасительной. Суетливые твари по своей скверной природе просто не могли видеть неподвижного противника. Злились, орали как бешеные, хитрили, юлили, плакали, взывали к жалости. Но никого не видели, устраивая свои хитроумные "подкопы" совсем не там, где следовало.

При этом и "умственная тварь" и "голоса" давным-давно действовали по необходимости и открыто, и сообща, предоставляя прекрасную возможность Лежащему неспешно изучать их повадки. А те от страха давно уже ничего не замечали.

"Сердечная неподвижность" - еще раз особо подчеркнем - делала Лежащего невидимым для нападающих... Вернее, они что-то видели, что-то понимали, чем-то даже вредили, но настоящей власти получить не могли. И не способны были понять, что именно только что с ними произошло. Вот, наносят человеку смертельный удар, а их мощь либо растворяется в пустоте, либо повреждает что-то совсем незначительное.

Там, где надлежало быть до предела раскаленному нерву, который нужно не просто повредить, а вырвать. Вырвать так, чтобы через него успел пройти последний, убийственный разряд, устремленный в мозг, в самое ранимое и болезненное его место, там была даже не пустота. Убивающего, к полной его неожиданности, самого подкарауливала.. смерть. Да, да - та самая старуха-смерть с косою наперевес. И ее, убийственный испепеляющий разряд и испепелял, и поражал, но не жертву, а самого недальновидного негодяя.

И даже если враг был бессмертным[45], все равно костлявая получала честно заработанную ею наживу... И ей не было дела до того, что своей косой она терзала своего же собрата - в преисподнем мире нет братских чувств. Кто-кто, а уж она-то никогда не оставалась в накладе. А что испытывал оказавшийся в ее костлявых объятиях - его личные проблемы.

Но такова уж настырность врага рода человеческого и его порождений. Даже крайне болезненная и унизительная встреча со смертью не может их остановить. Не остановила и сейчас. Раз за разом сами себе наносили они сокрушительные удары, испытывая, в прямом смысле, нечеловеческие страдания. Но как только эта (или эти) злобная тварь вновь приходила в себя, с пущей яростью силилась поразить, уязвить неуязвимого.

Снова и снова адский огонь вонзался в самое сердце Лежащего и каждый раз, не нанося ущерба, с утроенной яростью возвращался к пославшему его, мстительно окутывая последнего адской болью. Снова и снова ужасные вопли всесветного негодяя, пронизанные болью, ужасом и обреченностью, заглушали даже злорадный хохот смерти…

Вот - идет схватка не на жизнь, а насмерть! Страшные крики "охотника-жертвы" какими-то мощными вибрациями на тысячи верст округ оглушают испуганное, оторопелое пространство и тут же поглощаются неколебимым сердечным покоем одного единственного Лежащего. Удивительно! Как можно постичь это чудо?

И кто дерзнет сказать: "Один в поле не воин" - после того, как сотрясение земли ощущалось даже на другом конце земли. Ну и что, что все немедленно об этом забывали! Забыли от нестерпимого ужаса. Забывшие сразу догадались, даже как-то увидели, с какой отвагой сражается одинокий воин с врагом, не имея ни малейшего шанса на победу. А ведь своим душевным соучастием они могли существенно помочь в одолении противника. И точно знали об этом. Но очень испугались… за себя. Ведь враг бессмертен и наверняка станет помощникам мстить. А кому нужны такие приключения?

Вот и решили забыть обо всем увиденном, услышанном, напугавшем…

Оглушительное, почти бесстрастное, властное и неподвижное безмолвие, насыщенное неодолимой силой и неистовый бессильный, бессердечный крик затравленной, запуганной, бесноватой твари, не желающей смириться с величием вечности.

Как описать это или хотя бы представить мысленно? Как сумел больной человек, большую часть времени проводящий в полузабытье, лежащий на холодном ложе, насытиться такой немыслимой мощью и властью, толком даже не осознавая того? Кто дал ему силу и разум дать отпор самому древнему злу на земле?

Представить иное изъяснения читателю мы не в состоянии. Не потому, что хотим сохранить какую-то страшную тайну, а потому что разбираемся в этом деле очень слабо.

 

 

-3-

 

И тут на нашем "горизонте" вновь объявилось злосчастное "болото" со своей нелепой идеей "воплощения". И вышло все это так, что наш изможденный Лежащий как в синематографе пристально наблюдал за всеми его выкрутасами, происходившими на протяжении долгих сотен лет. Давайте-ка понаблюдаем за этим и мы с вами.

Итак, скоро перемещение "болота" стали замечать.

Точнее, не само перемещение, а то, что люди в тех местах стали пропадать. А еще порою ночью сидящие у костра караванщики слышали нечеловеческие вопли, от которых в жилах стыла кровь. Даже если и не слышали ушами, кровь все равно стыла. Поэтому люди, доверяя голосу сердца, предпочитали обходить невидимую "засаду". Из-за этого "болоту", ко всему прочему страдавшему одышкой, приходилось поползти дальше.

Так бы и продолжалось бы без конца, если б однажды ночью оно не услышало дивное ангельское пение. Ангелы славили народившегося Христа. Радости и услаждения ликующие голоса будущему "болоту", разумеется, не доставили. Зато оно пришло в такой неописуемый ужас, что песчаный ком буквально стал ему колом в горле. Дело стало принимать скверный оборот и "болото" со всех ног поползло прочь от места будущей порки.

- Опоздало, опять опоздало! Надо срочно что-то придумать, билось в неслышной истерике "болото", стараясь уползти подальше. И никогда не пожалело об этом. Тьма над миром снова сгущалась. Значит, близилась и развязка. Оно уже видело, а еще больше ощущало, как преисподний князь снова разевает свой черный безразмерный гуттаперчевый рот, намереваясь поглотить всю вселенную. Такого безумного ужаса оно еще никогда прежде не испытывало. А людишки-то, а людишки - те так и вовсе с ума посходили.

Затем "болото" на некоторое время замерло, будучи не в силах одолеть оторопи. Ноги отнялись (в переносном смысле, конечно). Оно не отрываясь смотрело как в Иерусалиме разворачивалась ужасная трагедия (Оно имело в виду собственную участь, а вовсе не Богочеловека, страданиям Которого искренне услаждалось). На мгновение ему с досадой даже почудилось, что сатана взаправду победил. Но только на мгновение.

А затем… Нет, оно не прониклось Тайной Голгофского Искупления. Другие события привлекли его внимание. Как будто в небе взорвалось нечто огромное. Звериный рев побежденного князя мира сего был настолько оглушителен и страшен, что его невозможно передать. Разумеется, истошно вопили и прочие обитатели преисподнего мира, подобно огненным ракетам проносившиеся по небу туды-сюды. Но это был лишь комариный писк по сравнению с тем, что издавала разодранная в клочья глотка поверженного повелителя.

Едва придя в себя, "болото" тут же помчалось, куда глаза глядят. Гораздо позже пытливые ученые из космоса отметили на земле таинственный след, подобный высохшему руслу, простиравшийся на многие тысячи километров. О, если бы они знали, какой "геологический" процесс образовал его. Вам же его происхождения объяснять не надо.

Короче, "болото" остановилось лишь там, где мы его и обнаружили. По дороге оно почти перестало заниматься "научными изысканиями". Тем не менее, оно, пусть и невольно, способствовало огромному числу перемен политического характера.

Источаемый им ужас обычно заставлял напуганные окружающие народы браться за оружие. Неуместной резней себе подобных жалкие людишки рассчитывали победить свой животный страх. Нелепо, конечно. Ну, а что на грешной земле лепо? И не только в наши дни. Прошлое не менее часто становилось свидетелем нарушения естественного, благополучного хода общественных событий из-за нелепых человеческих страхов.

- А нечя грешить! - ехидничало порою "болото", как будто само было чисто. Смотрите, даже такой злобной и неисправимой скотине была понятна подоплека многих человеческих трагедий, в то время как гордый человек до сих пор так ничего и не понял.

Спустя время, несколько успокоившись, оно снова принялось за старое. Раздирая человечью душу, отрывая ее от плоти, "болото" пыталось понять природу их соединения. И так, и эдак. И "мягко" и "жестко" - результат неизменно невразумительный. Но все равно оч-ч-ч-е-нь приятно, особенно когда орет. Так наше "болото" училось "человечности"…

Стать человеком.

Непростое, оказывается, это дело! В какой-то момент оно поняло, что снова является свидетелем очередного смешения языков. Причем свидетелем на этот раз сторонним. Следовательно, ожидать прежней болезненной процедуры придется кому-то другому.

"Красные" и "белые". Вот оно - смешение языков! Вот новая радость видеть все и не получить по шее. Внезапно "болото" поняло - нет это не прежнее смешение. Более того, смешение - только видимость. На самом деле происходит не революция, а невидимое разделение на верных и неверных. И оно даже стало теперь отчасти физически различимым. И, что удивительно, но совершенно под разными знаменами собиралась одна и та же армия - армия зла. Только она все время несла сокрушительные поражение за поражением. От кого? То красных, то от…. белых, если это вам все еще кажется странным.

Но как происходило разделение?

На какое-то мгновение растерянное "болото" вдруг ощутило, как некая невидимая сила, твердь[46] даже стала властно разделять народ на две части. И не то, чтобы с одной стороны оказались лишь одни подлецы и негодяи, а с другой ангелы во плоти, нет. Обе половины казались очень похожими, но притом чем-то очень важным, несомненно, отличались.

Дальнейшие наблюдения за происходящим показали, что твердь оказалась не только благодатной, но, что несомненно, вещественной! Более того, она состояла из людей. "Болото" конечно не могло многого увидеть и понять, но то, что увидело и поняло, или о чем догадалось, ясно говорило, что люди, составляющие собою твердь отнюдь не святые, а самые обыкновенные! Но и необыкновенные одновременно.

Избранные…

Прежде они вообще ничем не отличались от окружающих. Да и потом несильно. Разве что теперь от них стала исходить какая-то особенная грусть. А за нею чудилась какая-то особенная твердость, неколебимость. Многое позволяло предположить, что эти качества они черпала ни в чем ином, как именно в этой самой таинственной своей грусти.

- Так о чем или о ком грустили избранники? - гадало "болото", не находя ответа. Впрочем, совсем скоро оно о них позабыло, хотя это и не в его обычае - оно злопамятно!

- О Боге, - сделаем мы предположение. О Боге, дыхание которого они уже ощутили на своем сердце, но дорогу к Которому еще не нашли. Ведь вокруг все так запутано! Уже почувствовали Бога, но еще не познали Его. Еще грешники, но уже тяготящиеся грехом.

Они тверды уже сейчас, но корень их твердости покоится в будущем…

Здесь Тайна!

И мы умолкаем.

С их появлением все на Руси переменилось. Даже бессмысленная братоубийственная война обрела особый смысл. Для многих она стала невидимой … дорогой к Богу. Скорбной, даже жестокой, но дорогой надежной! А еще, твердь не только разделяла, но и собирала всех тех, кому также предстоит таинственная встреча с Творцом - брачный пир[47].

Вот и выходит, что Гражданская война - не только разделение, но и особое единение. Только где оно, единение то есть? Злое "болото" отчетливо различало все извороты зла, но не могло взять в толк, кто и где злу противостоит. Кровь-то льется рекой, а о победе нечего и думать. Но все это как-то очень и очень крепко связано с вожделенным "воплощением". Болото это ясно понимало, но никак не могло взять в толк, как именно.

А тут неожиданно прямо на его глазах начала разворачиваться новая потеха. И управлял ею кто-то очень и очень сильный и чрезвычайно злой, но кто? Что-то в нем было до боли знакомым, но повадки сильно переменились - он стал невидимее, мощнее и хитрее.

Никого не видно, но все вокруг прямо стало меняться. Как будто кучка людишек вошла в заколдованный круг, который за их спинами сомкнулся и стал сжиматься. Да, да, - сжималось само пространство! Этим удивительным приемом не владело даже многоопытное "болото". Оно тут же затаилось, благоразумно решив не принимать никакого участия в представлении. По крайней мере, старалось держаться изо всех сил.

Затаилось, внимательно за всем наблюдая, ничем не выдавая себя.

- Неужели ради этой горстки жалких людишек разверзлась такая мощь?

Оно ощутило знакомое чувство, когда непроницаемая тьма обволакивает все вокруг. Ее - нет, и она - есть. Чувствуешь, но не пощупаешь. Очень сильные ощущения. Сперва все шло своим чередом, но потом пошло не так, как надо и, главное, непонятно почему. Жалкие людишки, они должны были давным-давно сдохнуть от страха, а они не сдохли. Перебить друг друга, а они, вопреки всему, не перебили.

Хотя…

Известное разделение происходило и там. В то самое время, как некоторое число людишек постепенно начало-таки превращаться в испуганно и злобно мычащее стадо, другие стали обретать какую-то необыкновенную силу, ранее им не свойственную.

- В чем, собственно, дело? - напряженно размышляло "болото".

- Да они ж перестали бояться! Даже я боюсь, а они - нет! Это немыслимо!

Да нет, все равно боятся, но и не боятся одновременно. Ну да - плоть трепещет, а дух противится. Так, так, так - это что-то новенькое! Оч-ч-чень интересно! Только чем все это закончится? Некоторые попытались сбежать из этого ада, да только не доживали и до вечера. Остальные тупо следовали за своими вожаками[48]. Так что, по мере продвижения в замкнутом сжимающемся пространстве одни человечки становились все трусливее и трусливее. Другие наполнялись невиданной храбростью, сами не замечая того.

"Болото" стало догадываться, что даже в такой ужасной ситуации человек все-таки может сохранить себя и даже дать бой самому злу. Открытие не было приятным.

- Если с ними Христос или ангелы - это понятно, но они же там совершенно одни! - невольно вскрикнуло раздраженное глупое "болото". М-да, во дела! - оно ничего и не поняло. Но если кто-то что-то не видит, еще не значит, что ничего не происходит.

Жизнь - сложная штука!

 

10. Мертвое не властно над живым!

 

 

-1-

 

 

Несмотря на всю выразительность описываемых событий, большую часть времени Лежащему приходилось отражать нападки противника, хотя весьма досадного и наглого, но менее опасного, чем "болото". И не такого сильного. Мы имеем в виду "голоса".

Хотя, … разума и силы коварного врага никогда не следует преуменьшать. Как бы то ни было, но, имея ввиду злобу нападавших, вступать с ними в любые переговоры категорически не следовало, хотя пытливый ум все время порывался дать "голосам" хлесткий ответ. Лишь немой укор молчаливого сердца пресекал его безрассудства.

Не все, конечно. Ведь ум, исконно быстротечный, был еще и своеволен, отчего и… неразумен, чтобы, даже осознавая размеры угрозы, безропотно покоряться сердцу. Он - гордый, все понимает, никого не слушает. Но сейчас он так напуган, что не решался даже на "спасительную" истерику, к которой любил прибегать в самые неподходящие моменты. Поэтому-то наш герой и отделывался в мысленной схватке с "голосами" всего лишь легкими "ушибами и синяками". Не слишком, впрочем, осознавая, насколько он в умственной войне удачлив… Нападавшим же только и надо, чтобы хоть на секунду связать разум каким-нибудь бредом и не дать от него очнуться. По-хорошему, этих тварей надо было гнать, не пытаясь разбираться в их проделках. Но сил и умения на это у ума не доставало.

Увы!

Да, и что с него взять! Ведь именно он собственноручно и запустил в голову проклятые голоса то ли от любопытства, то ли по глупости, а сейчас по его недогляду они вошли в силу. Однако ум был склонен валить вину на всех, кроме себя - безответственный! Правда, все произошло быстрее, чем он мог предположить, но и это слабое оправдание.

Не испугайся он, ничего, быть может, вообще не случилось бы.

Теперь поздно искать виновных, пора просто спасаться! Только вот как? Мощь противника поражала воображение. Самое главное, не понятно даже кто он, какова его природа, в чем его средоточие. Да и, сами судите, кому во всем этом разбираться? Ум, напуганный до смерти, все время где-то скрывался, предпочитая ограничивать свое участие в отражении вражеских нападений невнятными декларациями и бессмысленными лозунгами.

Типа: "Враг не пройдет! Русские не сдаются!" - а сам, трус, прятался.

Ну, что с такого взять. Одно слово - "защитник Родины"! Чтоб ему пусто было.

- Только свяжись с поганым, - шептал из своей норы он к сердцу, - и, даже если не погибнешь сразу и навеки, не повредишься в уме, то есть во мне, все равно не выберешься из лабиринтов подсознания, в котором мы с тобою и так давно перестали быть хозяевами.

Из всего этого видно, что струсившему уму Лежащий доверять по большей части не мог. Хотя и в его бредовых высказываниях, несомненно, все еще проблескивали крупицы правду. Поэтому все, что оставалось Лежащему, так это кропотливо складывать этих крупиц - обрывочных образов, мыслей и чувств - целостное представление о происходящем. Так он и поступал. И выходило у него это, на удивление, недурно.

Само понятие: "противник" - Лежащий рассматривал достаточно широко, что позволяло относительно легко уклоняться от угрозы по мере ее перемен. А та и впрямь постоянно преображалась, меняя характер и методы нападения. По прошлому своему опыту Лежащий понимал (хотя и не осознавал, откуда у него опыт такого рода взялся), что один человек или нечеловек, а тварь какая-нибудь, вести себя так изощренно не может.

- Определенно не может!

Как бы то ни было, но даже в том плачевном состоянии, в котором пребывал Лежащий, затягивать решением проблемы "голосов" не следовало, поскольку силы быстро таяли. Человек буквально сох или горел. Хорошо, конечно, не поспешать, рассуждая обо всем со стороны. Да только в нашем случае можно не поспеть, поскольку еще недавно мощный, жилистый, плотно сложенный, Лежащий мало отличался от пересохшей мумии.

Что касается возможного помешательства, то он и сам поначалу склонялся к этой версии, но что-то внутри категорически этому противилось. То, что с ума сойти никто не хочет - это понятно. Но со временем становилось все более очевидным, что сопротивление не ограничивалось естественным нежеланием признать факт своего безумия.

Слова: "Что-то тут не так" - как раз и выражали растущую с каждым пробуждением уверенность в том, что сумасшествие, если оно и имело место, не столь обширно, чтобы пробуждать в мозгу столь необычные явления, которые происходили. Но, все же, главная идея, которую несла в себе эта фраза: "Тут что-то не так!", - заключалась в том, что ум помаленьку и в самом деле начал приходить в согласие с сердцем. Неугомонный, порывистый и наглый, но трусоватый, он постепенно переставал метаться от ужаса.

Следуя мужественному примеру сердца, несколько замер...

Удивительно, но именно в состоянии мало отличного от безумия, ум и сердце начали обретать забытую гармонию, органично присущую человеку и лишь с приходом греха почти утраченную. И это дивное соединение открывало такие манящие дали, что и простого их созерцания хватило бы на многие-многие жизни.

Однако созерцание созерцанием, а следовало решать насущные проблемы, а именно - жизни и смерти. Тем более, что все еще не было ясно, где скрывается невидимый враг, насылающий полчища ползучих, воющих и говорящих гадов, и кто он сам. Является ли затаившимся незаконнорожденным отродьем собственного сознания или вторгся извне в качестве незваного "гостя". И было непонятно еще, что на самом деле хуже.

Собственно, именно с этого-то удивительного момента, находясь в полуобморочном состоянии,  Не смотря на состояние ума Лежащий начал ощущать, по сути - видеть - противника. Но с этого же момента и начали происходить самые страшные нападения, о которых мы говорили чуть раньше, чем о начале единения ума и сердца. А началось это ощущение с понимания природы "голосов". Не с разумения их собачьего языка, а именно понимания. Нет, неверно! Все же не понимания, а, как раз, острого ощущения их природы.

Обратно неверно! Нет, ну… ну - нельзя этого так просто объяснить.

Как бы то ни было, но не большой страх послужил началу внутреннего единения человеческой природы, а страх, мы бы сказали, умеренный, не самый убийственный, хотя и он тоже убивал. Внутри Лежащего что-то стронулось и начало вставать на место. При этом все происходило в совершенной неподвижности и в тишине, если так можно сказать.

Вообще-то, хотя это трудно объяснить, но нападения и "голосов", и того, кого мы назвали невидимым врагом, и мысленной тварью, они… происходили хотя и согласованно, но как бы в разных плоскостях, что ли. Так что, отражение одних атак нисколько не затрудняло одновременного отражения противника, нападавшего с других направлений.

Более вразумительного изъяснения запутанной, ситуации едва ли можно себе представить. В нынешние времена, когда духовность стала подобна огромному темному, заброшенному, сырому и полуразрушенному подвалу, даже простейшее ориентирование в нем становится делом непростым, доступным не всякому. Что же приходится говорить о наших жалких потугах, попытках восстановить совсем уж почти утраченную духовность. А ведь это, как мы уже говорили, вопрос жизни и смерти!

И не только для Лежащего…

Как видим, проблемы перед мечущимся в бреду человеком стояли сложные, и без правильного их разрешения о выздоровлении не могло быть и речи. А еще раз, слова: "Что-то тут не так" - выражали, помимо сказанного прежде, крайнюю степень удивления от чего-то, увиденного в недрах самого себя. Видение было хотя и не слишком отчетливым и мимолетным, но настолько поражающим воображение, что о нем следует упомянуть особо.

Дело в том, что начало воссоединения ума и сердца сопровождалось обнаружением иных непрошенных обитателей маленького внутреннего мира маленького человечка. И мало того, что они облепили душу наподобие извивающихся в слизи червей или мерзких пиявок, но под собою они скрывали нечто совсем уж ужасное…

Только, что или кто это был? Как обозвать эту мерзкую тварь?

Вот тут нам и следует немного остановиться, передохнуть, прежде чем продолжить наблюдения за Лежащим. Вот-вот он обнаружит нечто важное. Погодим немного.

……..

Между тем. Лежащий увидел все или почти все малейших деталях. Открывающаяся "панорама" души поражала своей запущенностью и неухоженностью. О, если б этим одним неприятности и ограничивалось бы. Но, увы, душевный беспорядок затмевали огромные рваные гноившиеся и кровоточащие раны, нанесенные кем-то посторонним. Ни "голоса", ни прочие твари, с которыми Лежащему уже довелось познакомиться, ничего подобного натворить не могли. Каждая из ран была и ужасна, и смертельна…

Кем же они были нанесены?

Мысленный взгляд, продолжая исследования собственной души, невольно задержался на чем-то неведомом. И эта остановка послужила причиной нового потрясения. Судите сами, человек увидел со стороны как бы… самого себя. То есть, то же лицо, те же руки и ноги, только покрытые червями и ужасно пахнущие гноем, приторно-сладким запахом гниющей плоти - его собственной плоти! Но и этим увиденное не ограничилось.

Лежащий ощутил в своем теле, вернее в подобии своего тела, в его ужасной карикатуре, какое-то необычное то ли движение, то ли вибрацию. Точнее, ни движением, ни чем иным это назвать было нельзя. Но и другого слова не подобрать. Это было - назовем все же это движением - движение страстей, самых лютых страстей, которые излучали такую ненависть к Лежащему, что у того волосы встали дыбом. Он понял, что никто во всем мире не ненавидит его так, как эта мерзость, незвано поселившаяся то ли в плоти, то ли в душе. Кроме того, он отчетливо осознал, что эта нечисть поселилась в его теле так давно, что поначалу он даже не мог припомнить, когда именно это произошло.

Нет - все-таки вспомнил! Да, да - точно вспомнил! Память молнией высветило ему прошлое. Пусть на одно единственное мгновение, зато предельно четко - до самой последней черточки. Он со слезами вспомнил тот самый миг, когда…

 

 

-2-

 

Случилось все в далеком-далеком подростковом возрасте. Более точной даты назвать Лежащий не мог, зато увидел тот самый момент, когда он ощутил, что потерял прежнюю детскую свободу. Раньше грех как-то не прилипал к сердцу, жил как бы извне, а в тот день в один единственный миг раз и навсегда связал душу каким-то проклятием.

И это стало для сердца, души неким подобием смерти.

Да, нет же, не подобием, а именно смертью!

Потому что дальше была уже не жизнь, а лишь слабая тень ее.

А вот внешне ничего не произошло. Только что сидел за столом, читал какую-то книгу и… все разом переменилось. За это время он успел чуть приподнять глаза, увидеть, как в окне падают снежинки, разглядеть каждую из них в отдельности, ощутить неспешность их полета. Углядел даже неразличимые глазу дрожание крыла высохшей мухи в паутине между рамами, какие-то невидимые и непонятные вибрации эфира и…

Нет - все-таки произошло, да еще как произошло!

Внезапно он ощутил неудержимость чего-то темного, страшного и злого, властно, по-хозяйски разрывающего внутренности, чтобы вложить в них нечто ужасное. Естество кричало, рвалось прочь от опасности, противилось злой силе, но ничего не могло поделать...

Одно единственное мгновение и - все кончено!

Дело сделано…

- Я умер, - первая мысль, посетившая подростка.

За одну единственную секунду вражьего нападения он ощутил, что навеки лишился чего-то настолько важного, что стал для всех в этом мире абсолютно чужим.

- Изгнание… - с тоской подумалось мальчишке, а потом…

- Да, детство кончилось, и не только оно, - успел подумать подросток прежде, чем окончательно потерял сознание. Беспамятство казалось вечным, но когда очнулся, было видно, что снежинки едва стронулись с места, сердце даже не успело завершить свой последний удар, а сухое крыло несчастной мухи даже не двинулось с места.

А затем время снова пошло своим чередом.

- Своим-то своим, но уже без меня. Мир брезгливо изверг, изблевал меня из числа живых! Совсем как Вальтасара в Писании: "Мене, мене, текел, упарсин. Вот и значение слов: мене - исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел - ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес - разделено царство твое и дано Мидянам и Персам"[49].

Переведя проще: "Более ты не хозяин, не царь сам себе. Ты - вечный раб!".

Встал, подошел к окну, за которым грязно ругались извозчики, сцепившиеся санями и нещадно хлеставшие лошадей. Люди шли куда-то по своим делам. А он взял и… помер. Быстро оделся, вышел на улицу. Голова отчаянно кружилась. Нагнулся над сугробом, вял пригоршню снега и прижал к лицу. Бесполезно! Пошел по дороге подальше от ругани, потом побежал. Снова приложил снега. Опять без толку. Нет не все. На мгновение снова ощутил внутреннюю тишину и покой рассудка. Прежде привычные, сейчас они казались оглушительными. А потом откуда-то издалека, со всех сторон одновременно послышалось какое-то неприятное все нарастающее невнятное бормотание.

- Бур-бур-бур, гур-гур-гур, и-и-и-я-я-я! - примерно так.

Голосов не разобрать, но они, с тех пор, все время что-то бормочут и бормочут, мешая сосредоточиться, чего-то настойчиво требуя, заявляя о своих исконных правах на его разум. Этим все, к счастью, до последнего времени все и ограничивалось. Как шум в ушах - можно привыкнуть и совсем не замечать. Прежде "голоса" боялись слишком к нему приближаться, зато теперь до предела обнаглели, войдя в полную силу. Но это сейчас, а тогда…

Потрясение было настолько сильным, что режущая острота отчаяния сохранялась на протяжении, минимум, нескольких месяцев, прежде чем он к своему новому состоянию несколько попривык... Нет, то, все что произошло, никуда не делось, не исчезло.

- Просто я привык быть мертвым…

- Разве такую жизнь можно назвать жизнью, - вспоминая прошлое, с горечью подумал Лежащий. - Но что это было, если не жизнь? - спросил себя, не находя нужного ответа.

Он не был первым, кто задавал себе подобные вопросы. Так Отцы говорили, что душа Адама умерла немедленно после совершения им первого греха, а плоть продолжала жить еще 900 лет. Это не смерть еще, но уже и не жизнь. Странное состояние - душа и мертва, ведь она может жить только в Раю, но и жива одновременно. Не распадается постепенно наподобие тленной плоти, но и прежней жизненной силы не имеет. Объяснить все это можно так: до своей смерти маленький напуганный человечек, будущий Лежащий, был просто смертным, а после того утра он и взаправду умер, оставаясь, тем не менее, живым.

Отчасти…

Таким образом, Лежащий уяснил, что даже самые страшные и совершенно неправдоподобные рассказы про живых мертвецов и в самом деле обладают некоторой правдивостью. Более того, мертвых-то в нашем грешном мире, по-видимому, даже гораздо больше, чем живых… Впрочем, а кого в наше время вообще можно назвать живым?

- Вместо жизни появилось множество глупых правил поведения, законов, - продолжал Лежащий свои размышления. - А жизнь кончилась, не оставив ничего, кроме одиночества и  острого чувства оставленности, одиночества.

С этого самого времени начался и разрыв с родителями - хотелось найти виноватого и излить на нем накопившуюся желчь отчаяния. Нелепо, конечно, но научить возвращению к жизни было некому. Родители давно уже свыклись быть неживыми. В церкви он тоже не сумел увидеть Бога. Наполненная мерцающими свечами и такими же не совсем живыми как и он сам, она больше производила впечатление кладбища, а не места, где раздается жизнь.

Да…

Люди, верующие, заметьте, (!) все меньше и меньше возлагали свои последние надежды на "бессильного" Бога, с неприметной еще капризной обидой взирая на лики святых иконы. Они, быть может, острее других чувствовали неумолимое приближение беды, пытаясь заглушить ужас суровым чтением акафистов или иным малополезным делом[50]... Ощущали бесплодность своих молений, но вину возлагали за это не на самих себя, а на… Бога.

Нет, не мольбой, не теплым молитвенным предстоянием, а холодным, бесконечно монотонным чтением, вводящим "молитвенника" в некое подобие ступора, по обстоятельствам тупого или восторженного, истребляющего веру. Закон, безжизненный, мертвенный закон, любимое детище закоренелых мертвецов помалу превозмогал живоносную веру…

И это накануне катастрофы, сокрушившей Империю!

Стоящие пред Чашей, пред Самим Господом Иисусом Христом, пред дарованием вечной жизни и Царства Небесного, с мычанием покорялись напугавшему их вселенскому злу[51]. Это их голоса: "Бур-бур-бур, гур-гур-гур, и-и-и-я-я-я!" так напугали в храме юношу. Те же самые слова, те же интонации и бессмысленность настолько потрясли его, что он совершенно не услышал за этим монотонным бормотанием чистые слова Господни: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас"[52].

А храм, в котором мертвый Закон одолевает живоносную Благодать, становится… синагогой. Да, да, - той самой синагогой, в которой Господа нашего и распяли… И не надо гневно поднимать брови в патриотическом раже. Распять Господа… Да, так было, так есть и так будет до тех пор, пока Господь Сам, Своею мощною десницею навеки не пресечет беззаконный, безблагодатный "закон" и самих беззаконников, истребляющих веру.

"Закон", оправдывающий равнодушие и даже жестокость к ближнему, оступившемуся или, напротив, поднявшемуся выше тебя. Это совсем не тот Закон, пронизанный любовью и заповеданный нам Господом! Закон Божий хотя и бывает суров, но он и милосерден.

У нас не так! Нам подай правду жесткую, карающую, непримиримую.

Ну, так по ревности и "награда".

Впрочем, истинно верующих кара Божия минует. Она не для них.

А пока, наш бедный юноша, едва живой от пережитого потрясения, в ответ на свои мольбы ничего, кроме мычания не услышал, оттого и не нашел успокоения.

Увы, увы!

 

-3-

 

 

Но это, как ни прискорбно, его собственная вина, а не какая-то якобы ущербность Церкви. Церковь всегда светла и чиста, это человек темен и нечист. Однако любой искренне желающий может обрести свет и очиститься. Не без труда, разумеется, но не непосильного. Видно нашему подростку чего-то недоставало. "Имеющий уши да слышит"[53].

Видно с ушами-то у нас, как и у того юноши, было неладно…

И, все же, он хотел сохранить пусть и не саму жизнь, то хотя бы память о ней. Но становилось только хуже. Начались бесконечные скандалы, крики, наказания.

И дома, и в гимназии.

Сверстники стали сторониться его, хотя и сами стали неживыми. Просто у них это "дело" прошло менее болезненно. Нет, не только это. Он действительно чем-то отличался. Несомненно, что он в то бесконечно долгое и исчезающее малое мгновение своего умирания успел сделать что-то такое, на что остальные не решились, а теперь от зависти ненавидели его. Чем-то его прижизненная смерть отличалась от смерти окружающих.

- Только чем? - вопрос самому себе оставался для Лежащего открытым…

- Почему так вышло, ведь страх и тревога стали и для всех нас "верными спутниками"? Однако между подростками теперь постоянно стали происходить драки. Редкий день приходил без подбитого глаза, порванной шинели, нагоняя от родителей.

- Так в каком же мире все это время я жил? В мире живых или уже мертвых? - снова и снова спрашивал Лежащий сам себя и неожиданно нашел верный ответ.

- В придуманном!

Только теперь он осознал, насколько свыкся, смирился со своим положением. Со временем даже перестал его замечать. Почти перестал. А все потому, что стал рабом "Мидян и Персов" - страстей! И только сегодня ему удалось увидеть своего "повелителя".

- До чего мерзкая и отвратительная тварь! И как глубоко она овладела моей волей, связала разум? - устало созерцал человек, не обращая внимания на то, что мысль его снова стала подвластна законам времени. Впрочем, не совсем! Он хотя и перемещался в нем, но теперь как-то по-другому, почти так же, как и до того страшного дня далекой юности.

Зато теперь стало очевидным, что противные "голоса", досаждавшие все последнее время, родились отнюдь не сегодня, не стали следствие недавнего потрясения. Они проникли в сознание в тот самый день и час, когда напуганный подросток с ужасом ощутил, что… умер. По-видимому, и прогнать их можно только уяснив, как именно они пришли.

- Что за бред ты несешь! - испуганно воскликнул внутренний голос. И он был единственным из голосов, только что понял Лежащий, который он "сотворил" сам. Чтобы хоть как-то сгладить невыносимость своего вселенского одиночества. Прочие "голоса", возможно это были осколки распадшегося сознания, расплодились незаконно.

- Просто надо снова оживеть. Только так можно избавиться и от проклятия, и от наваждения! - развивал свою мысль внутренний голос. - Не прогонять надо, а оживать!

Только теперь Лежащий понял, что эта простая мысль все время крутилась у него в голове, и он не в первый раз делает это открытие, только раньше о нем забывал. Почему?

- Ну - нет! Теперь точно не забуду.

И немедленно сделал новое открытие. Оказывается, что множество разбросанных во времени разрозненных обрывков его мыслей[54] на самом деле никогда не были ни разрозненными, ни обрывками (Он не имел в виду "голоса", разумеется). Одна единственная длинная-предлинная и чрезвычайно целостная мысль длинной в жизнь! Непонятно, когда именно она началась и когда исчерпает себя. Ясно лишь одно - она настойчиво требовала непременного соучастия в нынешнем деле и прошлого, и настоящего, и… будущего.

- Да, да - именно будущего. Но тогда, когда оно настанет, а уже сейчас. Будущее, только кажется, что не приспело. На самом деле оно давным-давно присутствует здесь! Но и без прошлого будущее оказывалось бесполезным. Почему? Да потому, что именно в прошлом, в самый момент своей духовной смерти будущий Лежащий сделал что-то настолько важное, что без этого у него вообще не могло быть никакого будущего.

Под будущим Лежащий, незаметно для самого себя, подразумевал не просто то время, которое еще не наступило, а нечто намного превосходящее упомянутый стереотип. Будущее - конец мукам. Нынешним, прошлым и будущим. Как не странно это звучит.

Дальше развивать эту тему не станем. Кое-что станет яснее несколько позже.

Главное, что именно подростком Лежащий принял самое важное в своей жизни решение, сделавшее его чужим в нашем грешном мире, - решение вернуть себе жизнь. Только он об этом не догадывался. Судьбоносный волевой акт практически сразу стерся из памяти. Нет, не совсем. Вернее говоря, не стерся, а просто-напросто стал целью, стержнем жизни. А сам момент тот был столь скоротечен, что и запоминать, в сущности, было нечего.

Просто не покорился злой твари, а всем сердцем, всей душою возжаждал возвращения жизни. И именно утоление этой Жажды стало отныне единственной целью всей жизни.

- А как же тогда другие? - вопросит пытливый читатель. - Что ж, остальные так и останутся навсегда мертвыми, раз они настоящей жизни не возжелали, как Лежащий?

- Свободной волей, пусть и умаленной, по сравнению с райским, догреховным ее состоянием, обладают все. Пробудится желание жить, пробудится и воля. И волеизъявление это само по себе явит не только желание жить, но и начаток жизни, саму жизнь.

Мы отдаем себе отчет, что только что сказанное может представляться откровенным бредом, но мы уверенны, что читатель без особого труда сумеет отделить "зерна от плевел", разобраться с непростыми проблемами жизни и смерти, о которых мы затеяли разговор.

И тут нам, пожалуй, следует сказать еще нечто важное. Тому, давнему, решению, последнему волевому действию живого еще человека немедленно воспротивилось все его только что умершее естество… Противиться то оно противилось, но…

Мертвое не в силах отменить волю живого!

Даже если живой и умер, как умер в юности наш будущий Лежащий… Смерть вообще не имеет никакой власти над жизнью! Правда, смотря какой смысл мы вкладываем в понятия жизни и смерти. И жизнь жизни рознь, и смерть смерти тоже!

Смерть властна лишь над мертвыми душами. Мертвыми совершенно…

А Лежащий, хоть и умер, да не совсем!

Смерть и у него в пору его юности постоянно пыталась отобрать жизнь, но предсмертный крик его души вопиял о жажде жизни. Жизни не жвачной, а самой настоящей.

Этот крик и стал последней волей живого. А дальше жизнь, иссеченная смертью угасла, а с нею иссякла и воля. Поэтому отменить прежнего решения было просто некому.

Вот и весь ответ!

Но почему омертвелая душа все же восстала против собственной жизни, упрямо, быть может, спросите вы? Очень просто - духовно мертвое уже естество немедленно поняло, что принятое решение означает, что ему, чтобы заново оживеть, придется еще здесь, на земле пройти сквозь адские муки. И именно мукам этим оно отчаянно воспротивилось.

А еще, она… заболела злом, а, следовательно, и жаждой смерти. Всякий, отдавший свою душу злу, ищет собственной смерти. Со стороны может казаться, что человек жизнерадостен, весел и тому подобное, а на самом деле даже в веселье он ищет смерти…

Так и у Лежащего. Омертвевшая душа страстно желала отказаться от страданий ради жизни и ее самой, но изменить прижизненного решения была не в состоянии! Поэтому Лежащий и сохранил и прошлое, и будущее, чем похвастаться может не каждый.

Впрочем, потерянное будущее можно при желании вернуть… Если очень постараться. Как? Ну, это тема для особого разговора. Достаточно понять, что Спаситель пришел в мир именно тогда, когда спасать, по сути, уже было некого - все погибли...

Но во Христе воскресли!

Тот, кто взалкал Жизни, а она существует только во Христе Иисусе.

Впрочем, это и без наших комментариев очевидно.

Ну, для живых, разумеется…

 

 

-4-

 

И тут самое время вспомнить об утопшем Всаднике. Помните ту занудность, простите за выражение, с которой он так тягостно умирал? Имеется в виду многократное повторение одного и того же падения и всего того, что предшествовало смерти. Причем, заметим, навязчивые образы будущей гибели преследовали его много лет. Единственно, что прежде они не были так отчетливы. Но и без этого пугали, отчего разум тщетно пытался разрешить неразрешимое - вырваться из лап смерти, избежав неминуемой схватки с нею.

А ведь суть этой схватки как раз и заключена в том, что сражающийся со смертью насильно отбирает свою жизнь незаконно ею присвоенную. Но ведь любая встреча со смертью непременно ведет к погибели, а победа над нею к воскрешению.

Только сперва непременно надобно умереть!

Выходит: хочешь жить - умри и воскресни! Не хочешь жить - просто умри.

Навечно!

И тут самое время объяснить, почему мы избрали в качестве наших героев и Всадника и Лежащего. Из-за схожести судеб. Они оба жаждали, у обоих Жажда имела одно и то же происхождение. Они оба умерли душой некогда давным-давно, и оба равно желали возвращения жизни. И тут мы снова со всей неизбежностью сталкиваемся с важнейшим из законов духовной жизни - чтобы мертвому ожить, надо пройти врата смерти., одолеть их

Либо навсегда отказаться от поисков жизни, либо умереть за нее. И Всадник, и Лежащий избрали смерть ради жизни. Избрали не когда-нибудь, а в самый момент своей смерти. А прижизненное решение омертвелой душе отменить нельзя. Так уж устроен мир. Так что повторяющиеся, скорее всего надоевшие читателю, видения Всадника чрезвычайно важны, хотя и показывают всего лишь сопротивление человеческого естества будущей смерти. Но каждый раз выходило так, что как ни извивайся, но, не отменив первоначального решения, не изменив намеченной цели, избежать гибели невозможно.

Помните: "Блаженны нищие духом"[55] - это как раз тот самый случай. Блаженны признавшие свою несостоятельность, тщетность всех усилий перехитрить смерть. Ведь всадник, если вы помните, мог спастись, откатившись при падении в сторону от полыньи. Но он этого не сделал, в противном случае он так бы и остался живым мертвецом, и все его страдания и потуги вернуть прежнюю живую жизнь оказались бы тщетными.

А он не просто стал живым, пусть и на краткое мгновение. Прежде, чем быть поглощенным пучиной, он обрел всю полноту жизни, вернул ее многократно преумноженной! И мы с вами видели, до чего сладка настоящая жизнь, даже одно единственное ее мгновение. За это мимолетное мгновение и умереть не жалко!

Что Всадник и сделал…

Впрочем, для этого вовсе не обязательно надобно утопнуть и вообще умереть. Просто нужно решительно вступить в схватку со смертью и истребить смерть, угнездившуюся в тебе, в твоем сердце, в твоей собственной душе, в самой ее сокровенной части. А дальше у каждого своя дорога к жизни. Болезненная, - да, но не всегда отбирающая жизнь. Тут уместно было бы поговорить "за жизнь" вообще, но… как-нибудь в другой раз.

Это только что понял и Лежащий. Это мы про его длинную-предлинную мысль.

Он постиг, пусть и не главную, но великую тайну Времени. Привычное представление о нем вместить подобную мысль, разумеется, не могло. И не потому, что та была сложной. Нет, но она была столь емка и проста, что просто превосходило собою время. Разумеется, ее нельзя совершенно соотносить с вечностью, но и со временем тоже, поскольку мысль могла относительно свободно… перемещаться в последнем.

Не вспоминать прошлое, сопоставляя его с настоящим и предполагая будущее, не произвольно менять даже их, а как-то особенно ощущать духовное единство, нерушимую связь времен, самую сокровенную их суть, жить, каким-то непостижимым образом сорастворяясь в них... Хотя, строго говоря, ощущение будущего было не слишком отчетливым и малопонятным. Точнее выразить свое состояние Лежащий не мог, хотя и хотел.

- Если хорошенько подумать, то получится, что нынешний день является просто-напросто… продолжением того дня, того злополучного морозного утра, так и не завершившегося по сию самую пору. Но что же тогда со мною происходило в промежутке между тем мгновением и этим? - подумал, не сразу подобрав подходящий ответ.

- Да ничего! Вообще ничего. Пустое место, небытие и ничего больше.

Подумал еще немного и потрясенно снова воскликнул.

- Нет, это невероятно! Неужели, я все-таки понял, что все это значит?

Оказалось, понял, но не совсем. Мысль отчаянно рвалась за пределы времени, но все еще не могла превозмочь их. Увы, ей недоставало ни сил, ни умения, чтобы вновь соединиться с желанной вечностью[56]. И, главное, какая-то неведомая сила этому противилась. А ведь когда-то душа без особого труда могла это делать. Когда-то купалась в вечности как рыба в воде, притом, что оставалась смертной. А смерти не боялась, во всяком случае, чрезмерно. А сейчас все наоборот! Почему? Грех связал - вот и оказалась душа в узилище.

Лежащий вздохнул.

- Да, грех, один только грех - вот единственная причина преждевременной смерти моей души и повреждения единства времен! Точнее, единство осталось, но уже без меня. Вот так примерно и выглядит изгнание из Рая! - И он ощутил всю чудовищность и невыносимость адамова греха и долгие тысячелетия его власти над обезображенной человеческой породой. Но также отчетливо осознал и то, что беспредельность власти зла пала.

Пала, попранная Властью Превосходящей!

- Чем она победила смерть? - задумался Лежащий.

- Смирением, - тихо молвил он сам себе, как будто прежде никогда об этом не слыхал, никогда не открывал Евангелие, не подходил ко Святой Чаше. На этой высокой ноте его размышления окончательно и бессильно прервались. Дальше нельзя! Дальше начинался путь совершенных - тех, кто покаянно превозмог в себе силу адамовой смерти.

- Покаяние… - вот путь ко смирению, - с облегчением понял Лежащий, прежде чем совсем впасть в беспамятство. И эту потрясающую новость тоже открыл заново.

- Как просто! - сказал, улыбаясь, и сомкнул глаза… - Ах, как я ждал этого!

Придя в себя, Лежащий снова вернулся к реальности, если после всего случившегося с ним можно было продолжать ее так именовать… С отвращением взглянул на то, что "вылупилось" из некогда отложенного "яйца" и нагло возомнившего себя его властелином.

Рассудок снова принял привычные формы, но отвратительное видение все еще продолжалось. И это почему-то воспринималось как должное, хотя задуматься было о чем. Например, если оно внутри души, плоти или, допустим, ума, то почему видится снаружи. А еще, долго ли этот "спектакль" будет продолжаться?

Видение успело надоесть.

- Отвратительное существо! - молвил Лежащий брезгливо, без прежнего страха.

Будучи не в силах даже пошевелиться, эта мерзкая и ненасытная тварь все время жадно требовала и требовала от него бурной, страстной энергии, источавшей все его жизненные силы, а взамен "кормила" неосознанными страхами и ледяным ужасом.

- Оказывается, всю свою жизнь я провел в непрестанном страхе перед этим вонючим, беспомощным и мертвым уродом! Почему он все еще имеет надо мною такую огромную власть? - подумал Лежащий. - Как случилось, что я, живой, стал рабом мертвой гадины?

- А-а-а, понял! Я, … я сам выкормил эту нечисть, выкормил собственными страхами! В меня кто-то лишь вложил семя скверны. Но холил и лелеял ее я сам, своими грехами и страстями, болью от них, - не слишком связно, зато верно размышлял несчастный.

- Как же я снова жажду прежней свободы - о, Господи! - вырвался сдавленный крик и тут же замер. Он понял, что не заслужил просимого. Жизнь быстролетной птицей промелькнула пред его ищущим оправдания взором. Промчалась одними мигом, но ничего, что хоть отдаленно оправдывающее его требование, в ней не обнаруживалось.

- Неужели все так худо?

Нечто подобное произносил и Всадник, если вы помните, в последние мгновения своей жизни. А потом наступило то, что не поддается анализу. То ли он сперва умер и, умерев, увидел удивительный свет, давший ему совершенное счастье, то ли наоборот.

 

11. Откуда такая прорва!?

 

 

-1-

 

 

А недвижимая тварь по-прежнему излучала страшную, злобную волевую энергию. Это было и непонятно, и неприятно. Ну, сами судите, разве мертвец может, должен, имеет право командовать живым! Однако как еще может, еще как командует! Как это понять, как сорвать невидимые, но крепкие его кандалы? А сорвать совершенно необходимо!

Внезапно смрадное видение пропало. Вот только куда сия скотина подевалось? Понятно, что видеть, ощущать даже такую мерзость намного безопаснее, чем чувствовать, но не видеть. Неожиданный приступ тошноты дал исчерпывающий ответ.

- Он, она… снова внутри, а причиной рвоты стала брезгливость. Как будто глиста проглотил! - но, несмотря на остроту ощущений, мысль обратилась к иному предмету. Вернулась к идее Придуманного Мира и снова не находила ничего, что могло бы опровергнуть высказанного предположения о его существовании. Более того, выходило, что именно в нем постоянно проживал и сам Лежащий, и подавляющая часть человечества! Странно, но глаза видели одно, а ум другое. И это было так же очевидно, как и немыслимо.

- Ну, пусть все люди и находятся в прелести, - вспомнил он почти забытое и непонятное прежде, слово "прелесть", услышанное давным-давно на Законе Божьем, - но не могут же все переживать одновременно один и тот же бред! Такое просто невозможно.

Однако ничего иного взамен Лежащий предположить не мог. Как не крути, а выходило, что невозможное возможно. Только как такое могло произойти? Размышления прервал идущий изнутри холод. Он усилился, охватывая члены каким-то параличом. Да, скучным такое времяпрепровождение не назовешь… Во всяком случае, последнюю мысль завершить снова не удалось, поскольку очередная напасть вытеснила предыдущую.

Это враги напали разом, да так странно, так что вслед за недавним залпом бесцеремонных вопросов и требований последовал еще более капризный. Настораживало, что на сей раз в "представлении" появилось нечто новенькое. Назовем это интеллигентностью, ранее толпе голосов несвойственной. Дикое стадо теперь казалось управляемым!

На некоторое время это обстоятельство отвлекло внимание.

Заметим, что наступление некоторой гармонии в отношениях ума и сердца, несмотря на нападки мысленных тварей, осталась для последних незамеченным. Но беспокойства и дискомфорта прибавила. Поэтому ярость их стала еще более яростной, злость злее, неукротимее и мстительнее. Они только не поняли, отчего им вдруг стало так худо.

А человек хотя и спешил позабыть увиденное чудище, но это оказалось невозможным. Пытаясь по привычке спрятаться, он подумал, что гниющая плоть является скорее всего мысленным образом, видением его плачевного состояния, а не реальным существом.

- Нет! - очнулся он от иллюзий. - Реальным, именно реальным. Сам понюхай, - какая вонь стоит, хоть топор вешай. Вонища самая что ни на есть настоящая и неимоверная! Гнилая человечина - уж я-то хорошо знаю этот запах. Может, это моя плоть гниет?

И тут в отвратительно мерзком зловонии он стал различать отдельные запахи его составляющие. Оказалось, это запахи греха! У каждого свой. Каждый грех, каждый проступок и даже скверная мысль издавали свой собственный запах. Грех давным-давно кажется забытым, а его нестерпимая вонь ясно говорит: "Никто не забыт. Ничто не забыто".

Вот она - "симфония греха", будь она проклята!

Зловоние, в конце концов, едва не довело до очередного обморока. Изнемогая от нарастающего внутреннего холода, человек решил было "отключиться", но передумал... Как не противно и страшно, но сейчас потеря сознания, возможно, означала бы и потерю жизни, а этого допустить было нельзя. Лежащий даже удивился собственной отваге. А еще, ему стало ясно, что в прошлой жизни разуму он, безусловно, предпочитал беспамятство. Притом, что всегда считал себя завзятым храбрецом. Да и окружающие думали также.

- Гнусная ложь, кого обманывал? Храбр не тот, кто идет на вражьи пулеметы, не тот, кто бросается в схватку против десятерых, а тот, кто отважится напасть на смерть, угнездившуюся в собственном сердце - это страшнее всего! И только тот, кто обретет мужество заглянуть внутрь себя и, не отвратив взгляда, увидеть там эти ненавидящие яростные глаза, может считать себя храбрецом. А переставший бояться смерти, победит все остальные страхи. Не той смерти надо бояться, которая снаружи, а той, что живет внутри.

А беспамятство… Оно бывает разным. Можно не падать каждую минуту в обморок, если научиться вообще из него не выходить, убеждая самого себя в том, что ничего страшного не происходит. Можно бесконечно долго притворяться живым, будучи отпетым мертвецом… Особенно если тебя окружают толпы таких же гниющих, безумных существ.

- И ничего, живут, не тужат, - раздался хриплый собственный голос. - Подумаешь, ну жует кто-то твою печень, ну рвет со смехом твои кишки. На это можно не обращать никакого внимания. Главное, что подумают люди! Увидят, что ты мертв, и станут ржать как лошади, тыкая в тебя пальцами - "Вы видели этого удальца-мертвеца"?

- "Дохлый, а кусается!" - вот что скажут, - доказывал Лежащий самому себе.

- А чему радуются, коли сами мертвы? - ответил себе же. - Думают, что если полюбили собственную смерть, так она станет верной подружкой, приголубит, защитит, отпустит? Это не в ее правилах. А начнешь оживать, эта "милашка" набросится с такой яростью, что не приведи Господи. Мертвецы, а смерть мертва, - злопамятны. И не успокоятся, пока не забьют насмерть того, в ком незаконно поселились. Да не просто забьют, а сперва сломят волю, покорят себе, сделают рабом и точно таким же мертвяком, как и они сами.

- Насколько реально происходившее в последнее время, - задумчиво перебив его размышления, негромко, с характерным французским прононсом, как бы небрежно поправляя чеховское пенсне, заявил о своем присутствии новый представитель толпы.

Последняя, не склонная к вниманию, неожиданно притихла. Это насторожило. Говорил уже не просто бессмысленный "голос", а некая думающая субстанция, так сказать.

- Правильнее поставить вопрос иначе. Реально ли оно само? Время, то есть, - вступил в дискуссию с первым иной представитель того же рода. - Быть может, поток образов и эмоций, крушащий рассудок этого вонючего, не соизволившего встать при нашем появлении, заблеванного урода являются плодом воображения, эфемерной эманацией страстей, генерируемой извечной борьбой животного - "it" с трепетно личностным - "super ego"[57]?

От подобной наглости у Лежащего даже перехватило дыхание. Неужели эти гады подслушивали его мысли, да так, что даже их слова о реальности отчасти совпадали с его?

Ответа не нашел…

 

 

-2-

 

Что до умных речей, то, если забить свою совесть до смерти[58], а именно так и поступает эгоистичная образованность, к месту и не к месту вставляя очередную умную глупость, то скрывать от других свою смерть бывает намного легче. Нередко общество таким мертвецам даже покланяется как идолам. Причем, не завидуя, как если б они были живыми.

Интеллигентность…

Такая скромненькая, стеснительная, неловкая и аккуратненькая, а на деле закомплексованная стервозная дама, которой нет дела до мечущегося в бреду хозяина. Ах, как ей одиноко, как хочется с кем-нибудь поговорить по душам, о чем-нибудь высоком, вечном. Но только тронь ее, попробуй перечить, и такое услышишь о себе - век не забыть!

Да и не даст. Всю оставшуюся жизнь будет мстить, шипеть и кусать. Какой там Чехов - змея подколодная! Вышвырнуть бы ее, да как бы ни так. Прилепилась к мозгам как пиявка, да не просто висит, а пьет и пьет твою кровушку. Гадюка проклятая, а требует всемерного почтения и уважения! И все потому, что проблемы нашего больного существенно отягощались тем, что он был не просто неплохо образован, но в образованности своей успел изрядно замараться, что уже в те времена было явлением весьма заурядным[59].

Некоторая упорядоченность, даже разумность прежде несвойственная крикливой толпе, свидетельствовала, что голоса сумели договориться между собой. Почему? Во-первых, они до смерти напугались, и от страха всецело покорились той, неподвижной гадине, вонь от которой продолжала наполнять "обитель" Лежащего. И теперь все враги Лежащего, прежде разрозненные, отныне стали едины. Во-вторых, нападающие, очевидно, нашли какую-то прореху в непреступной прежде обороне Лежащего. Правда, пока они не стали свое открытие афишировать. Хотели напасть разом, внезапно и всесокрушительно.

От себя добавим, что и самоубийственно, поскольку убивая того, на ком они паразитировали, все упомянутые твари, со всей неизбежностью, убивали и самих себя. Смерти они, конечно, боялись пуще всего на свете, однако Лежащего ненавидели еще больше.

Помните евангельских бесов, вселившихся в свиней. Больше всего они боялись преисподни и упросили Христа поселить их в свиней[60]. Тот снизошел, но бесы тут же убили свиней, сбросив их в море, а сами в тот же миг отправились именно в то самое место, которого боялись пуще всего. Жажда убивать превозмогает даже страх вечных мук.

- Почему нападки перестали быть беспорядочными? - спросил себя, повторяясь, Лежащий. - Потому что объединились - иного мнения быть не могло. А коли так, то надо немедленно укрепить слабые места. Только как это сделать организму, только-только начавшему понимать самого себя? - Опять же, кто собрал воедино безумную толпу? И была ли она прежде так уж неуправляема? - в привычно полубессознательном состоянии сумел сообразить Лежащий. - Да, каждый день по сюрпризу! - однако вскоре снова стал путаться в мыслях, это свидетельствовало, что он вот-вот потеряет сознание.

- А, может, это всего лишь последствия сыпного тифа или воспаления легких? - откуда-то из глубины раздался непривычно робкий тоненький голосочек. - Бедненький ты мой!

- Это, наверно, очнулся мой здравый смысл, - с благодарностью подумал Лежащий. - Надо бы ему как-то помочь, иначе сгинет бедолага!

Как пить дать, пропадет!

- Короче, мил человек, все, что же мы с тобою сейчас вокруг видим - обычный результат долгой и изнурительной горячки. Продукт жара и бреда, так сказать, - продолжал деловито с сочувствием ворковать как бы не ведающий об опасности голосочек.

- Э, не-е-е-т! Это не здравый смысл, а новая уловка тварей, - хоть и с некоторым опозданием, но успел сообразить больной прежде, чем начать очередное "погружение". На этот раз вынужденное, а не от трусости. Мы уже говорили, что он совершенно изнемог.

Заметьте, как скоро и практически незаметно здравая мысль начала перемешиваться с нездравой и вредной. И как тонко, опять же интеллигентно, у нее это происходило! Однако до полной потери сознания и на сей раз не дошло, зато настоящий здравый смысл стал и впрямь преобладать над бредом, отчего последние аргументы говорящих перестали казаться убедительными. Внутри начало происходить нечто странное.

- Был ли Отряд на самом деле или он являлся одним из придуманных образов? - спустя время, придя в себя, относительно спокойно начал размышлять человек. Он старался поменьше обращать внимания на то, что мысленная дребедень, с новой силой возобновила свой яростный спор друг с другом, а затем, непонятно с какой целью, дружно удалилась куда-то в загадочные дали подсознания. Попросту спряталась.

- А зачем прятаться, скрываться, коли не задумали худого? - Странный поступок наводил на мысль, что голоса не просто хамили и кривлялись, но своим поведением намеренно провоцировали Лежащего на какое-нибудь безрассудство, опрометчивый поступок или пытались отвлечь от чего-то очень важного, и лишь для виду притворялись простачками. Они не просто дурили, а целенаправленно добивались неизвестной пока цели.

Наводить-то их поведение наводило, но времени и сил на размышления, не давало. Поэтому Лежащему оставалось лишь запоминать проходящие пред ним "картины". И в этом деле он весьма преуспел, выбрав изумительную тактику, - запоминать не сам бред, не конкретные события, а лишь возникающие посредством них не вполне еще ясные ощущения, ассоциации. Некие, скорее чувственные, чем умственные, образы.

Во-первых, в мысль облеченную в такие непривычные противнику формы (в том, что пред ним не просто голоса, а разумный враг, Лежащий уже не сомневался) чужому проникнуть невозможно. Во-вторых, образов требовалось совсем немного, чтобы сложить из них достоверное общее представление. Такая тактика гораздо эффективнее, чем без малейшей надежды в течение недолгих мгновений прозрения пытаться выстроить какие-то логические цепочки, которые пресекались прежде, чем успевали что-либо изъяснить[61].

И первым, что было осознанно, особое чувство тревоги, острое ощущение опасности. Нет, не в смысле страха потери здоровья или даже смерти, а опасности особого характера. Иными словами, теперь пред ним стояли не разрозненные голоса или дурацкие вопросы, а умный, почти неподвижный враг, которому нужно одно - его смерть. Причем враг этот был уже не тем безжизненным, гниющим уродом, от которого Лежащего только что стошнило. Эта нежить была как бы живой, простите за каламбур.

У нее была своя воля, собственный разум и нечеловеческая сила.

А коварное "почти" как раз и делало его практически незаметным, почти незаметным... Ведь и эта тварь по необходимости как-то должна двигаться, хотя бы мысленно. По крайней мере, подвластные ему "голоса" вынуждены были перемещаться. Следовательно, хоть и медленно, но продвигался и тот, кто ими управлял. А из этого следовало, что его самого можно обнаружить. Для этого надо просто зорко смотреть, предварительно замерев.

Голоса же, как мелкие бесы, теперь служили, главным образом, для отвлечения внимания. Впрочем, если хотя бы один из них сумел бы хоть на миг сковать разум Лежащего, то один же смог бы и вывернуть его наизнанку. Голоса малы только потому, что не имели над ним достаточно сил. А получи они их, неизвестно чем бы все закончилось.

Многие тяжелейшие болезни начинаются именно с "голосов"…

 

12. Засада.

 

-1-

 

 

Надо замереть так, чтобы увидеть едва-едва заметное движение противника. И как только Лежащий это сделал, сразу догадался, куда и с какой целью удалились "голоса".

- В подсознание. У них там "гнездо". Оттуда и нападают. Причем живут там давным-давно, разделяя свое "ложе" с этим вонючим, прогнившим уродом! Собственно, они, по-видимому, его и выкормили. Или наоборот. Тащат мои силы понемногу и отдают их этой твари. Они меня всю жизнь видели, а я их - нет! Почти нет. Только чувствовал присутствие чего-то противного, инородного. И что же теперь прикажите делать! Как их выковыривать? - со злостью задумался Лежащий и тут же нашел ответ.

- Не выгонять эти твари надо, а истреблять само логово - подсознание, - решил Лежащий. Впрочем, открытие нельзя было назвать новым. Да, хоть бы и так!

Раньше он полагал, что подсознание - важнейшее начало жизни, источник интуиции. Теперь ясно, что интуиция и подсознание имеют мало общего. Одно - естественное свойство человеческой природы. Другое - утерянное сознание, место обитания множества неуправляемых, самопроизвольно возникающих и исчезающих мыслей и их обрывков, мешающих мыслям нормальным. В нем зарождаются не только инородные, нелепые "голоса", но и бессмысленные страстные порывы и тому подобное. И как-то очень тесно со всем этим связан тот ужасный мертвец, видение которого недавно так напугало Лежащего. На большее сил все еще недоставало, однако природа врага стала намного понятнее. За какие-то несколько минут Лежащий узнал и о себе, и о нем больше, чем за всю жизнь.

- Грубо говоря, подсознание - помойка с обрывками незавершенных мыслей, складывающихся самым нелепым образом, страхов, с которыми не хотелось столкнуться лицом к лицу. Не потому что они сильны, а просто от желания избежать неприятности.

Вдруг какое-то странное видение на миг затмило все, сквозь тягучую пелену открывая прошлое, и исчезло прежде, чем Лежащий успел запомнить и разобраться в увиденном.

- А что, если Отряд и в самом деле был? И что с ним случилось? - пресекла спокойные размышления тревожная мысль. - Куда и почему Отряд подевался? Какое отношение ко всему этому имею я, и велика ли моя вина? Сколько дней или, быть может,… лет продолжалось настигшее нас в тайге нечто ужасное. Да и было ли вообще на самом деле все то, что казалось реально пережитым, выстраданным потом и кровью.

Моей и моих бойцов?

На самом деле, проблема заключалась вовсе не в Отряде, если тот и в самом деле был, а в том, что за вопросами враг скрывал что-то такое, что непременно надо было у него выпытать. Так что, в ответном вопросе Лежащий не искал ответа, а начал наступление.

Согласитесь, какая сила крылась в этом изможденном теле!

Здравые мысли, однако, скоро пресеклись, по обычаю уступив место бредятине. Но и это неплохо, поскольку человека теперь подстерегла новая опасность - рвущееся к власти над разумом чувство вины. Дай ей хоть на секунду желанное, и в следующий миг она непременно добьется своей цели. А желательно ей было, ни много, ни мало, - раздавить, превратить в прах отчаянно сопротивляющееся разрушению спутанное сознание человека.

До сих пор до чувства вины очередь вообще не доходила, но сегодня ей удалось прорваться сквозь толпу голосов. Более ого, ее намеренно натравили именно сейчас. Поэтому, не теряя времени, вина, кипя непримиримой злобой, взорвалась бранной тирадой.

- Кто, кто, кто будет отвечать за твои проделки!? Убивец проклятый, га-ди-на! - заорала она как бешеная, распугивая своими воплями более умеренных предшественников.

Рассудок все еще оставался слишком слабым, а потрясение слишком глубоким, чтобы на равных сражаться с таким противником без опасных последствий. Поэтому более или менее разумное состояние ума, в который уже раз, сменилось несколько менее опасным забвением. Но прежде чем туман смежил очи, Лежащий сообразил, что появление новых персонажей трагикомедии, в числе прочего, говорило и о начале выздоровления.

- Для начала неплохо!

В самом деле, и образованный эгоизм, и чувство вины, пусть они и были явными неприятелями и паразитами, но для своего появления требовали от больного хотя бы некоторой осмысленности и, пусть и минимального, но наличия физических и духовных сил. Своих у этих тварей отродясь не было. И черпать они их могли только у Лежащего.

Ни у кого более!

- Это утешает, - напоследок успел подумать последний, не заостряя нестойкого внимания на иных опасных угрозах. И с этой приятной мыслью мирно погрузился во мрак…

Как мы заметили, наш, не столько молодой, сколько моложавый, упрямый и пытливый, человек постоянно предпринимал попытки проникнуться смыслом жизненно важных проблем. Но будучи не в силах одолеть последствий своего потрясения, всякий раз поспешно отступал, по необходимости прячась в утешающем обморочном состоянии.

Интуитивно он успевал понять, что страшнее и опаснее самого потрясения оказались угрозы, исходящие от собственного взбунтовавшегося сознания, точнее то ли из-за как-то отколовшейся его части, то ли из-за чего-то затаившегося намного раньше…

Но, главное, враг[62]… До него еще дойдет своя очередь. Когда-нибудь, но не сейчас. Но решительное наступление на главного врага с потерей сознания вовсе не прекратилось, как предполагал Лежащий. Где-то внутри его все замерло, как мы уже говорили.

- Враг не спешит, а ты будь еще более нетороплив. Он всегда прячется под разными личинами. Думаешь - вот он, а он уже другой и злорадно смеется над тобой, простачком. Зри в корень! Надобно совсем перестать обращать внимание на внешность, а искать и понимать сердцевину, сущность врага, - так наставлял самого себя Лежащий.

И еще, древний враг намного умнее и сильнее тебя. Умственным образом его никогда никому не удавалось одолеть. Да и любым иным способом. Это если ты один - сам по себе. Нужна помощь. Кто может помочь? Сам знаешь Кто! - продолжал Лежащий.

Мысль закончить не удалось.

Началось! Сердце и ум впервые вполне согласно затаились в своей первой "засаде". Оба ясно понимали, что она может оказаться продолжительной, отчего обоим следовало набраться немалого терпения. Но в этом-то и заключалась главная проблема.

До сих пор каждый привык жить самовольно, по своему усмотрению, лишь по необходимости прибегая к помощи другого. Поэтому поначалу сидеть "в засаде" было просто невыносимо. Каждый хотел быть главным и командовать. Лишь уяснив меру нарастающей опасности, ощутив близость противника, резкий запах его ненависти, смерти и смрад недавно увиденного тухлого мяса, сердце и разум теснее прижались друг к другу.

Вражина, тем временем, медленно-медленно "проползла", образно говоря, прямо мимо них, оставляя за собою липко-гнойный след. Нужда в объятьях, кажется, отпала, но сердце и ум в этот опаснейший момент ощутили, насколько они родны друг другу, как близки. Они больше не желали, да и не могли и секунды жить друг без друга.

- Как невыразимо сладко быть вместе, - молвили они разом и негромко, из опасения, засмеялись. - Мы же - одно, мы - целое! Как случилось, что мы так долго были в разлуке! - воскликнули громче, чувствуя, как противник содрогается от их растущей, мощи. Они уже почти не боялись его, хотя сил на решительную победу пока недоставало. И пусть они понимали, что разорванное годами сразу не пришить, но не очень о том тужили.

- Дело наживное. Теперь нас не одолеть. Дайте срок, "будет вам и белка, будет и свисток" - удавим гада, непременно удавим, - и весело захохотали чистыми, звонкими голосами. В их грозных словах не было и капли злобы или жестокости. И их не пропитывала и заслуженное чувство мести. Проста радостная констатация неизбежности победы.

Правда, пока они все еще оставались слишком восторженными… А это в сложившейся ситуации было опасно! За чувственную восторженность придется платить слезами.

- "Видел сатану, спадшего с неба, как молнию; се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам"[63], - как будто в самой середине, в самом средоточии только что обретенного единства услышали они тихий Голос. Слова были до боли знакомы, но истинный смысл настолько потрясал душу неожиданным и скрытым прежде содержанием, что сердце и ум как будто услышали их впервые.

А Голос, произнесший их, принадлежал, принадлежал… Друзья даже испугались назвать Его, но испугались как-то по-особенному. Было и очень страшно, и радостно одновременно. Они благоразумно не решились высказать своих предположений о том, Кому именно Голос принадлежал, но с улыбкой и пониманием переглянулись…

Прошло еще некоторое время, прежде чем они очнулись от очередной потери сознания, а вскоре пришел в себя и сам Лежащий. Перемены произвели на него самое сильное впечатление, но он понимал, что это была всего лишь подготовка к главной схватке, победа в которой достанется не тому, кто сильней, а тому, кто не струсит.

Это, собственно, и можно считать началом решительного сражения.

Хотя человек и прежде склонялся к тому, что основную роль в его мученьях играло нечто тайное, злое и древнее, затерявшееся в потерянных глубинах собственного сознания, но не мог выяснить его природы. Теперь понял - сперва следовало разобраться с самим собою, обрести внутреннее единство, чтобы минуту опасности суметь совладать со своими чувствами, а уж потом осторожно начать выяснять, насколько исходят угроза снаружи.

 

 

-2-

 

А ум и сердце, напоминаем, все еще продолжали сидеть в засаде… С каждой минутой вынужденное их единение становилось не столько необходимостью, сколько потребностью.

Они так соскучились друг без друга! Ну, кому хорошо жить в одиночестве?

А тут друг, верный друг, который уже никогда не предаст.

До самой смерти!

А Лежащий в одном из своих пробуждений с горечью осознал насколько глубоко люди запустили зло в свои сердца. Какую власть оно приобрело над ними. Да, что говорить! Даже смерть исходила не от столько природного естества[64], сколько от разрушительного действия внутреннего зла, изо дня в день подтачивающего бренную человечью плоть.

И невозможно с этим не только бороться, но и просто понять природу этой беды, не ощутив мерзости клокочущих в тебе порывов внутреннего, личностного зла. Понятно, что зло это так и не стало твоим сознанием или какой-то его частью. Это - инородное "тело", некое ущербное страстное начало, давно хоронившееся в нем, и пытающееся нынче воспользоваться слабостью, чтобы обрести власть полную, совершенную.

- Зачем? - подумал он.

- Чтобы убить тебя, если ты еще не понял, дубина! - ответил кто-то со смехом. Но не просто убить, а сначала сломать тебя, стать твоим абсолютным властелином.

- А ведь нечто подобное пытается сотворить и "болото"! - сообразил Лежащий. - И не потому ли мне лезут в голову его проделки, что они как-то прямо связаны с тем, что творится в моей голове. В самом деле, и там, и тут мертвое зло жаждет "воплощения". У меня жаждет поглощения моего сознания своим, чтобы уже не голосами, не умственной тварью, не посредством мертвого зловония страстей, а самолично управлять мною. Вернее, меня к тому времени уже не должно быть. Останется всего лишь бренная оболочка, внешне напоминающая человека, но уже не человек, - подумал Лежащий.

- Почему же они все так увлечены этим скверным делом - "воплощением" - как его именует "болото"? - и тут его внезапно осенило. - Зверя, антихриста - вот, кого они пытаются сотворить! Задача и в самом деле неотложная. Последняя надежда на победу, так сказать, - задумавшись, на некоторое время замолчал, глядя на мерцающий свет лучины.

- Враг хочет убить - это понятно. Но как вышло, что человек сам к этому стремится, - неожиданная мысль буквально обожгла. Если даже предположить, что Господь почему-то не сможет одолеть Зверя, что нелепо, то ему все равно не жить - сатана убьет, как евангельский легионный бес потопил свиней! Именно так поступало"болота" вопреки элементарному здравому смыслу. За тысячу оно ни разу(!) не смогло удержаться и отказать себе в удовольствии замучить несчастных, попадавших в его лапы. Просто кто-то погибал сразу, а иные чуть позже - разницы никакой! - крякнул от злости Лежащий.

- Сами судите, или "воплощаться", или убивать. И невозможно соединить оба эти удовольствия воедино. А ведь человек, бредущий к "болоту" об этом наверняка догадывается. Но и он не может одолеть свои порочные наклонности. Он твердо идет на смерть ради мгновения мнимой славы, а какая уж может быть слава на болоте? М-да… - почесал затылок.

- А ведь нынче многие хотят стать Зверем[65], только у них это все еще не выходит. Почему? - вздохнул. - Антихрист - тварь недолгоживущая, самораспадающаяся. И если брать законченных негодяев, то плоть зверя распадется даже скорее, чем тот успеет "воплотиться", - на помощь пришли личные наблюдения за революционными вожаками.

Многие из них, лично Лежащему знакомых, просто не дожили до триумфа революции. Кто с ума сошел. Кто застрелился, кто повесился, кто умер от страшной болезни.

Сам Лежащий, насколько мог о том судить, в революцию никогда не рвался, но, так уж вышло, что близко общался со многими из тех, кто ею упивался. Ах, как они все жаждали власти и славы. Некоторые действительно впоследствии стали вожаками смуты, сменив жалкий кокаин на грозный "пролетарский маузер". И были счастливы.

Недолго…

На роль Зверя явно не тянули. Тот должен быть совсем другим.

Зверь будет из числа некогда лучших, но падших.

Мысль сразу же захватила, но, из-за вызванного ею напряжения, дальнейшего развития так и не получила. Из осторожности не станем развивать ее и мы.

Вернемся лучше к прерванному. Итак, все наши страсти преследуют одну единственную цель - получить власть над тобою, чтобы убить тебя. Но они не самовластны. За ними незаметно кроется древнее зло - сами духи злобы. Их желание "воплотиться" ограничивается, обыкновенно, бесноватостью. Но бесноватые - плохой материал, они совершенно непригодны для овладения миром. Для этого дела нужно нечто более "прогрессивное".

- Страстность - самый короткий путь к одержимости (но не бесноватости) представляется путем более перспективным. Но и он не без недостатков, - произнес Лежащий и вдруг понял, что говорил не он, а "болото", а он только машинально повторял его слова. Эта тварь, думая о своем, часто выдавала ему бесовские секреты, не замечая того.

- Вожделения не отражают истинных намерений страстей, а лишь скрывают по необходимости желание убить! - Лежащий прислушивался к ворчанию "болота".

- И здесь преждевременная смерть или помешательство вождей рушила наши самые грандиозные планы, - продолжало оно размышлять. - Это самое слабое место. Мне следует быть более терпеливым, - грустно вздохнуло. Как я ни люблю это дело, а убивать не следует. Нужно научиться управлять, совершенно подавляя человечью волю, чтобы обрести над ними абсолютную власть, и не убивая бренной плоти. Надобно стать частью человеческого естества, управляя его (а не нашим) желанием убивать. И не убивая его самого. А для этого надо отобрать у человека жизненную силу. Пусть все получает с моих рук.

Только как этого добиться? - "болото" умолкло, а Лежащий вернулся к страстям.

- Все случится в одно единственное мгновение! Да, да, - именно так! Вот она - единственная возможность "воплощения"! - радостный вопль "болота" мгновенно пресек мерные посапывания спавшего Лежащего. Тот немедленно очнулся. - Все должно произойти быстрее, чем человечек поймет, что ним случилось. В порыве гнева, например…

Потрясенное "болото" затихло, а Лежащий тоже долго не мог успокоиться. "Болотная" догадка и его потрясла и пугала. Чтобы успокоиться, продолжил думать о страстях.

- Убить страсти желают не кого-то из окружающих, а хоть бы и так! - подумалось ему. - Главная цель - бессмертная душа того, в ком они беззаконно поселились. Впрочем, души достаются уже не им, а кое-кому другому… - ему не хотелось упоминать "болото".

- Но вот настает "звездный час" - час страстей. И тут выясняется, что не все у них клеится. Хотят удавить человека, а не выходит! И не дано этим уродам понять, почему. "Мы его и так, и эдак, а он жив!" - ума-то настоящего у них нет, - Лежащий снова зевнул.

- Паразит! Опять, опять всех перехитрил! - дружно воскликнули подслушивавшие его настоящие паразиты, но было поздно. Лежащий опять крепко спал. И ему было неплохо. Последнее обстоятельство еще более взъярило страсти, но поскольку хозяин спал, то и им невольно пришлось последовать его заразительному примеру.

Обычно страсти лишь дремлют, но сейчас действовали иные законы…

Но спали не все…. Что-то тайному злу, даже в таком, по-видимости беспомощном, состоянии страстям и прочим тварям небезуспешно противилось. Только кто или что это было? Как нам именовать невидимого помощника Лежащего?

Отложим эту тему до лучших времен… Кое о чем мы уже упоминали, правда вкратце. А больше и не надобно. Во всяком случае, прошедший перед нашим взором "зверинец" тварей ничего о том, какая сила ему успешно противится, ничего не знал. Явственно ощущал его невидимое присутствие даже тепло его дыхания, а самого защитника не видел. Выходит, они как бы поменялись местами - "охотник" и "жертва".

И это бессилие пред бессильным бесило страсти более всего.

Тем не менее, исчерпывающих ответов на то, что с ним происходит, Лежащий все еще не нашел. Он еще не знал, как хорошо время лечит, но скоро ему в этом придется убедиться самому. Смерть, хотя и полоснула его ужасной косой, но оставила в живых. Не по своей воле, разумеется, - она не из жалостливых. Но оставила. Однако рану душе нанесла такую глубокую, что нашего героя отныне можно называть "меченым".

А жизнь "меченных" с того самого момента существенно отличается от жизни обыкновенных людей. Тот, кто пристально глядел смерти в глаза, уже не может жить как раньше - он другой. Причем, не всегда поведение такого "счастливчика" меняется к лучшему. Но меняется всегда. Часто это остается незаметным для окружающих.

Таких, на самом деле, встречается не так много, поскольку видеть смерть, ощутить ее, пусть отважно и множество раз, и прямо глядеть ей в глаза - огромная разница!

На этой ноте, пожалуй, закончим описание страданий Лежащего.

Долго ли, коротко ли, но жар стараниями незнакомого семейства, приютившего подобранного в тайге бедолагу, почти раздетого, совершенно мокрого, монотонно бредущего вдоль ледяной кромки замерзшей реки, постепенно отступал. Проклятая лихоманка вскоре перестала мучить его истощенное бренное тело, чего никак нельзя сказать о явно помутненном рассудке. Но и на этом "фронте" намечались признаки выздоровления.

Приютившим незнакомца и самим не терпелось услышать от него о его приключениях. Например, как он мог остаться в живых насквозь промокшим за сотни верст от ближайшего жилья, в летней одежде, притом, что лютость сибирских морозов не дала бы ему в таком виде шанса выжить и четверти часа. А он, хотя и был почти без сознания, но оказался теплым, когда его подобрал обоз, следовавший к железной дороге по зимнику вдоль реки.

Более того, наш таинственный "ходок" был не просто промокшим - от него буквально валил пар, как будто он только что выскочил из парилки. И если б не этот он, пар то есть, издалека видимой струйкой поднимавшийся вверх, его бы вообще никто не заметил! Все в нем казалось странным, а невозможность допроса лишь разжигала любопытство.

Брать его с собой - для обоза лишняя обуза и головная боль. Чья нынче власть никто не знал, а "подкидыш" чина явно военного, да не низшего. За такого, при нынешних порядках, наградят едва ли, зато расстрелять за компанию могут. Поэтому бесцеремонно "скинули" опасную ношу на первом же попавшемся хуторе.

Все случилось так быстро, что его хозяева не успели сообразить, в какую беду вляпались, а когда поняли, было поздно. Ни прогнать незваного гостя, ни уйти самим стало совершенно невозможным… Оставалось, затаившись от страха, ожидать исхода.

Прежде там была летняя понтонная переправа, а зимой пристанище для точно таких же обозов. По весне артельные мужики шли на прииски мыть золотишко или "камушки" в шурфах рыть. Зимой же в город шли обозы с пушниной и мороженой рыбой. На переправе можно было немного отогреться, помыться, передохнуть и дальше - в путь дорогу.

Место хотя не бойкое, но и не пустынное, по здешним понятиям.

С приходом новой власти понтон, как "стратегический объект" какой-то кожаный умник с маузером утопил, а все остальное солдатушки сожгли просто так - от скуки. Без злобы даже. Народ тогда почти весь разбежался, и от прежней степенной жизни осталось на высоком берегу зарастающее пепелище, да пара-тройка более или менее пригодных для жилья домов, хлев, сеновал и нервная, местами облезшая от пережитого, собака.

За ней солдаты устроили пьяную охоту, и та, поджав хвост, убежала в тайгу, в которую без хозяина и заходить-то боялась. Вернулась неделю спустя тощая, дрожащая, да так навсегда и осталась "психической". Можно сказать, что она стала первой жертвой революции в этих пустынных краях. За это ее жалели и многие нервные выходки прощали...

Теперь к обитателям разоренной переправы привалило новое "счастье"!

 

-3-

 

 

В остальном война и кровь обошла хутор стороной, что благоприятно сказалось на его нравственности. Перемены хотя и зародили сомнения в вере, однако не лишили ее вовсе. Так что, некое чувство милосердия еще теплилось в понурых людских сердцах.

- Странно даже, - вспоминал впоследствии подобранный, - Там идет братоубийственная бойня, а здесь, далеко от полей сражений, почему-то умаляется отцовская вера. Что ж, и на том спасибо, православные, что хоть приютили бедолагу. Пусть и нехотя.

Больше лихих людей, желавших посетить забытую всеми глушь, чтобы чего-нибудь снова запалить, разрушить или просветить дикий люд пламенной идеей спасения человечества или их воинственных противников не находилось. Поэтому непросвещенные сердца хуторян еще не успели очерстветь до такой степени, чтобы выбросить "обузу" обратно на мороз, чего в ту пору нельзя было сказать о местах более "просвещенных".

Люди с проходящих обозов болтали, что вдоль "железки" вся земля усеяна мертвяками, особенно близ станций. И все голые! Страшное зрелище: "Как будто сидит в снегу и руки к тебе протягивает. А лицо-то полуобъедено! Да, нынче лишь волкам райское житье!".

В город уже давно многие ехать боялось - только до ближайшей станции, точнее одинокого полустанка, хотя почти всю выгоду из-за этого теряли. Но о городе теперь ходили такие страшные слухи, что к ночи о нем предпочитали вообще не упоминать.

Тем более туда ехать!

Как бы то ни было, а нашему герою, в бреду постоянно вспоминавшему про какой-то Отряд крупно повезло. Найди его где-нибудь поближе к железной дороге, без малейших угрызений раздели б донага и там же, еще живого, бросили. За одни яловые сапоги нынче и не таких убивают, а тут еще, какая-никакая, а одежа. Портупея опять же ж…

Тем временем, для больного настала пора очередного болезненного "пробуждения".

- Нет, такого просто не бывает, этого не может быть! - как испорченная патефонная пластинка, хотя и не слишком уверенно, уговаривал его очередной "внутренний голос".

- Но, ты же помнишь, что все было, было, было! - яростно откликался другой.

- Почему их стало два и кому из этих поганцев прикажите верить? - пытался разобраться наш бедный герой, не находя повода отдать кому-либо из них предпочтение. - Час от часу не легче! И как прикажите во всем этом разобраться?

Дела же, между тем, обстояли, как мы убедились, неплохо. Требовалось Совсем немного времени, чтобы освоиться с внутренними переменами. Не все, конечно, но кое-что явно шло на лад. Отчасти поврежденная, отчасти сохранившая здравость память, например, изо всех сил цеплялась за ускользающую привычную реальность. Удавалось это плохо, но само желание восстановить себя уже свидетельствовало о начале выздоровления. Помутненная, она пыталась воспроизвести течение прошедших роковых событий.

Почему-то воспоминаниям о падении в реку места не находилось. То ли из-за их краткости, то ли по причине более существенной. Не знаем, ничего не можем сказать. Видения прошлого были обрывочны, не слишком послушны, поэтому снова и снова, как в бешеном калейдоскопе, беспорядочно, нагло смеясь, все прыгали и прыгали перед глазами, толкаясь, сменяя друг друга, мешая сложить связную картину происшедшей в последние месяцы трагедии. Но она, тем не менее, постепенно складывалась.

А случилось буквально следующее.

 

13. Отряд.

 

 

-1-

 

Отряд, точнее изрядно поредевшая за последнее время усиленная и отборная сотня с небольшим обозом, до предела изнуренная долгим переходом, палящим зноем, духотой, слепнями, комарами и едким потом, тяжко спала на самом краю вонючего болота.

Выбор места для лагеря нельзя было назвать удачным. Но, чтобы дойти до лучшего, у людей совсем не оставалось сил. Никто не ожидал, насколько тяжелым окажется последний переход. Желание уйти подальше от этого откровенно неприятного места испытывали все, но как только Отряд оказался на просторной площадке между болотом и невысокой скалой, точнее небольшой грядой, силы покинули людей окончательно и бесповоротно.

Грубо говоря: где кто остановился, тот там и упал.

Вернее сказать, бойцы не столько спали, сколько находились в каком-то забытье. Многие стонали, порою громко вскрикивая. И хотя день выдался тяжелым, но поведение Отряда неприятно настораживало даже с учетом того, что в последнее время каждый из переходов настолько утомил бойцов, что силы их перестали восстанавливаться. Но и усталость не объясняла стоны и ужасные крики, поскольку те не сообразовывались ни тяжестью пути, ни с выносливостью бойцов. По-видимому, они были вызваны не только недомоганием.

А чем же еще? - тяжело задумался Командир.

Лагерь более всего напоминал поле битвы, усеянное раненными и мертвецами, а не бивуак отборного Отряда. Свинцовая тяжесть парализовала волю и отбирала последние силы. Впервые бойцы единодушно отказались от ужина, не стали даже разжигать костров. Ни дозоров, ни караула - вообще ничего! И еще до заката лагерь погрузился в забытье. Спали кто сидя, кто лежа, обняв или отбросив оружие. Многие, несмотря на жару, сжались в комочек. Иные, напротив, упали навзничь, громко храпя, широко разбросав руки.

Командир даже не пытался сохранить видимость порядка. Усталость людей давно стала запредельной, а сегодня перешла еще какую-то чрезвычайно опасную черту. Поэтому если немедленно не дать Отряду пусть краткого, но полноценного отдыха (то есть без всяких уставов, субординаций, дисциплины и тому подобного) то назавтра он вполне может пробудиться озлобленным неуправляемым звериным стадом.

Этого Командир опасался больше всего.

Случись такая напасть, и одного недовольного крика будет довольно для начала резни. С таким ужасным и не вполне объяснимым явлением Командиру приходилось сталкиваться. Всякий раз поражала внезапность, беспощадность и бессмысленность поведения людей. Ни с того, ни с сего - с пустяковой ссоры - люди неожиданно начинали резать и стрелять друг в друга до полного изнеможения. Только те, кто вовремя успевал покинуть "поле сражения", мог надеяться, заметьте только надеяться, что оградит рассудок от необузданности. Повторим в третий раз - не выжить, а всего лишь надеяться на это чудо!

Оставшиеся в живых, перемазанные в крови своих недавних товарищей по оружию или просто добрых приятелей, выли с такой ненавистью ко всему живому, горели такими страшными и безумными глазами, что их приходилось немедленно пристреливать. Кое-где при штабах неофициально держали для этого специальные расстрельные команды, в которые включали самых дисциплинированных, преданных и уравновешенных бойцов[66].

Понятно, что происшествия такого рода не афишировались. Кроме того, тех, кто добивал озверевших, безумно боялись и ненавидели. Понятно, что и последние не были склонны к рассказам о своей работе. Нужна, но ужасна работа палача! Их психика держалась только на некоторой холодной отрешенности от жизни и самогоне. Они просто не могли позволить себя что-либо вспоминать. У них не было прошлого, и им не на что было рассчитывать в будущем. Только беспамятство помогало выжить в рукотворном аду пролетарской революции, но это же полезное качество слишком скоро превращало их в нелюдей.

Жизнь этих небольших, но чрезвычайно замкнутых в себе сообществ, представляла для окружающих страшную тайну. Впрочем, никто из знакомых Командира и не стремился к ее познанию. При случайной встрече с палачами даже самые храбрые люди невольно отводили взор от их бездонно-пустых глаз. Безразличная безысходность и беспощадная решимость не просто пугали, а буквально парализовали волю как удав кролика. И еще, тоска - бесконечная, безмерная, безнадежная, не ведающая ни любви, ни жалости.

Элита!

Замкнутый внутри себя мир механических существ, едва ли понимающий жизнь простых людей. В критической ситуации их нехотя бросали в бой, и они всегда побеждали. А иначе и быть не могло. Удар молниеносный и гарантированно смертельный. Никаких раненых. Только осматривать поле них поле боя решались лишь по приказу. Нет, там не было разнузданности и обыкновенной во время Гражданской жестокой истерики.

Спокойная методичность мясорубки оказывалась намного страшнее.

Незавидна участь этих порождений революции! Как они не держали себя в руках, но потери в их рядах были чрезвычайно высоки. Странные смерти, несчастные случаи, запои, после которых за столом находили одних синих мертвецов, редкие виды болезней, самоубийства и многое другое требовали постоянного пополнения спецотрядов.

А дело-то это было непростым. Редкий новичок выдерживал более одной-двух недель. Чаще всего находили поутру на заднем дворе висящим в петле. Приходилось искать новенького. И, что удивительно, никто из числа новоприбывших и новопреставленных никогда не пытался просто сбежать. И ведь никто их ни бил, ни мучил, не издевался.

Да и куда бежать-то? От себя ведь не уйдешь!

А если ад окружает тебя отовсюду, то укрыться от него все равно негде. И какая разница, в какую его часть ты определен? Разве что безысходность у элиты была запредельной? Пожалуй, это единственное объяснение упомянутых самоубийств.

Странные существа - расстрельные команды… Настолько странные, что просто не могли сосуществовать с обычным миром обычных людей. Поэтому-то их не решались отпускать даже на краткий отдых. Война - единственное место, где они чувствовали себя более или менее комфортно. Пока их не убивали или они сами не кончали счеты с жизнь….

Ангелы преисподни - в прямом смысле их нельзя было назвать исчадьями ада. Нет - они были просто заурядными обитателями мира тьмы, по какой-то неведомой причине отпущенными на землю и искренне тосковавшими по своей огненной "родине".

Командир, наблюдая за ними, всегда покрывался холодным потом. Но, в отличие от многих, ненависти к палачам не испытывал. Их даже было по-своему жалко. Несчастные, обездоленные пасынки революции - они не входили в число самых страшных ее отродий. Искалеченные до неузнаваемости тьмою несчастные существа, без отца-матери.

Без Родины.

Сироты, одними словом, сироты… Рожденные революцией, чтобы умереть живыми - и никому, никому на земле не дано избавить их от уготованной им роковой юдоли. Порою казалось, будто они, насквозь пронизанные черным пламенем, и в самом деле покинули на время пылающие глубины ада, чтобы творить на земле… правый суд.

Выходило, что правда на Руси совсем перевелась?

- Нет, где-то, да сохранилась! Только где? - часто спрашивал себя Командир.

…….

Однако вернемся к тем, кто не сходил с ума во время кровавой истерии. Обыкновенно даже успевшие вовремя покинуть место резни, рано или поздно, все равно повреждались рассудком. Чем дальше находишься от "эпицентра" массового безумия, тем больше шансов выжить. А кому не повезло, впоследствии часто кончали жизнь самоубийством, другие искали смерти в бою, становились дезертирами, собирались в лютые банды.

Командир, сам человек уравновешенный, никого из них не осуждал. Судите сами, можно ли винить человека в том, что ему не свезло, и тот ненароком очутился в проклятом месте? Любой мог там оказаться, и никто не мог остаться там живым. Даже, если и не погибал тут же, смерть следовала по пятам до тех пор, пока не получала полного расчета. Командиру было искренне жаль этих несчастных людей. Порою, он пристально смотрел в их глаза. В них всегда светилась бесконечно черная обреченность…

М-да…

Но, что особенно поражало, так это то, как даже самые властные, волевые и любимые командиры, пытаясь остановить кровопролитие, оказавшись среди беснующейся толпы, в большинстве своем немедленно становились точно такими же бесноватыми, злыми и безжалостными. Поэтому опытные в таких делах старались покинуть "поля боя" сразу же, как только начинали понимать, какой оборот начинало принимать дело.

И их нельзя обвинить в трусости.

Нет, порою бывали исключения, когда железная воля одного единственного человека в одно единственное мгновение превозмогала даже самую отчаянную ярость. Но на то и существуют исключения, чтобы лишний раз подтвердить правило. Это были особые люди - средоточие воли - избранные пресекать любые приступы самоуничтожения. И не ровня прочим[67]. Их поступки не могут служить примером для людей обыкновенных.

Вот и сейчас над Отрядом нависла реальная угроза именно такого бунта. Командир изо всех сил старался не допустить его, однако не строил на сей счет иллюзий, понимая, что не принадлежит к числу тех, кто окриком останавливает ураганы. А еще, ему очень, очень хотелось поскорее уйти с этого чрезвычайно неприятного места.

Неожиданно для себя он понял, что если катастрофа все же произойдет, то станет всего лишь маленьким подобием огромного неправедного гнева большой "пролетарской" революции. Открытие не утешало. Он понимал, что от несчастного Отряда, меньше, чем в полчаса не останется ни-ко-го! Командир был в этом не просто уверен, а знал наверняка. И его уверенность основывалась не только на богатом боевом опыте.

За последнее время с ним вообще стали происходить разительные перемены, о которых необходимо вкратце упомянуть. В общем, дело заключалось в том, что он научился… ощущать будущее. Не предвидеть грядущие события, а именно ощущать в их целостности и взаимозависимости. Правда, ощущения ограничивались не будущим вообще, а как бы неким узком "коридором" событий, связанных непосредственно с ним, с Отрядом и еще чем-то, пока неведомым, но уже осязаемым. Все чаще он мог ясно предвидеть последствия от принятия тех или иных решений, видеть то, чего еще не было, как уже свершившееся.

И это были не просто сонные видения, а абсолютно новое ощущение реальности. Причем одним из постоянных видений этой реальности, как раз, и была гибель Отряда. Командир, правда, не знал, можно ли катастрофу избежать или она предопределена. Как не странно, но трагедией гибель почему-то не казалось, и он по-своему стремился к ней. Но не так, как ищут от безысходности смерти в бою, а как к чему-то заветному, желанному.

Почему? Что нормальный человек может обрести в смерти?

Непонятно!

Ярость обагренных шашек, штыки, кони, вставшие на дыбы, вспышки выстрелов, дым, застилающий видение. А потом, еще что-то очень страшное, огромное, черное, желеобразное, шевелящее щупальцами, страшное, жадно пожирающее души еще живых людей. Как, находясь в здравом уме, стремиться к этому ужасу? Командир не ведал.

Даров, предоставляющих столь удручающие откровения, Командир не искал и, невзначай обретя их, не стал от этого счастливее. Более того, на него обрушилась огромная тяжесть ответственности, которая едва-едва не раздавила его. Да, о чем говорить, непременно раздавила бы! Но вместе с непосильным грузом Командир ощутил в себе и присутствие еще какой-то, не вполне осознанной, властной силы, превозмогавшей тяжесть.

Незнакомая, она оказалась и очень знакомой и необыкновенно разумной! Она мыслила, если к ней применимо столь низкое понятие. Это было нечто выше разума в обычном понимании. Потому что мыслила она иными категориями, чем он. И сила эта, сразу стало ясно, всегда находилась рядом, только прежде была невидима. Сколько себя помнил, всегда была не просто рядом, а буквально жила в нем, насыщала его притом, что не принадлежала ему. То есть, была самовластной, хотя почему-то и благоволила ему.

А еще, ей были чужды всякая чувственность, гордость, образованная умственность, вообще любая страстность. Она тихо жила вместе с ним, ни в чем не попирая его воли, однако ж одним своим присутствием предопределяла и смысл, и содержание бытия.

Более того, он ясно осознал, что без нее вообще никому невозможно жить. Но понять ее природу и происхождение Командир был не в состоянии. Да и обстоятельства не слишком тому способствовали. Отряду в последнее время приходилось лихо. Он почти непрерывно находился между жизнью и смертью, а это не склоняло к праздным раздумьям.

Решения принимались быстро и решительно - иначе смерть!

 

 

-2-

 

А тут объявилась новая напасть, суть которой даже сформулировать было затруднительно. Расскажи кому о том, что с тобою и вокруг происходит, никто просто не поверит, если сам не почувствует все на своей собственной шкуре.

Ощущение замкнутого и враждебного пространства... Да, не просто замкнутого, пугающего, но и безжизненного, убивающего все живое. Как будто что-то жадно пожирало все вокруг, вытягивая жизненную силу. Нет, этого не передать! Даже воздух сжимался так, что закладывало уши притом, что с каждым днем его становилось все меньше и меньше.

Дышать буквально становилось нечем. А еще, усталость навалилась такая, что даже самые крепкие и надежные бойцы вели себя подобно неуклюжим механизмам. Машинально шли, машинально ели, машинально спали. В последнее время, почитай каждый день, Отряд недосчитывался одной-двух лошадей. И если б не было запасных, Отряд давным-давно бы шлепал пехом. Хорошо, что где-то в начале похода отбили непонятно у кого (то ли "белых", то ли "красных") небольшой племенной табун. Без него было бы совсем худо.

Каждый новый переход давался тяжелее предыдущего. И даже долгий отдых уже не способен был восстановить силы. Напротив, бездействие на привалах и отдыхе усугубляло чувство нарастающей опасности. Казалось, она исходила отовсюду, предельно обостряя нервное напряжение. Так не могло продолжаться вечно. Финал приближался. Это понимали все. Точнее ощущали, но отказывались понять, кроме Командира.

Отряд жил как во сне.

Шли непонятно зачем, однако шли.

Напасти "удачно" дополняла невыносимая жара и сушь, совершенно немыслимые для этого времени года. Ни облачка, ни тучки, ни единой капельки дождя. Палящее солнце и пот, на протяжении… бесконечности, потому что всему этому определенно не было ни начала, ни конца. Высохшие русла рек, ручейков, пустые ключи и вонючие коричневые лужи с головастиками и икрой из которых жадно пили и пили не только кони, но и люди.

Ею даже умываться брезговали, однако пили и не болели. Но и без этого проблем хватало. В довершении ко всему, у Командира складывалось убеждение, что Отряд вообще все время ходил… по замкнутому пространству. Относительно небольшому, очертанному какой-то невидимой рукой кругу. Интуитивно Отряд хотел вырваться за его пределы, но… Командир как-то даже представил себя лошадью на маленькой арене цирка.

- Западня, из которой никому не выйти! - с отчаянием думал он.

Нет, конечно, пейзаж постоянно менялся, хотя и не в лучшую сторону, но с некоторых пор казался до боли знакомым, уже когда-то виденным, притом, что и совершенно новым одновременно. А еще, … пыльные следы копыт, как будто кто-то уже много раз ходил этой дорогой. Откуда во всеми забытой глуши такое оживленное движение? Можно было бы свернуть, сойти с проторенной дороги. И такие попытки не раз безуспешно предпринимались. Но непролазная чащоба властно принуждала вернуться обратно…

Пейзаж все же, как сказано, менялся, и это отчасти заглушало даже самые тревожные сомнения. Впрочем, менялся-то как-то слишком странно, можно сказать неестественно. Подозрения на этот счет стали возникать с недавних пор. Некоторые в Отряде стали обращать внимание на тихое, непрерывное потрескивание деревьев. Сначала шум был почти неслышен, подобен шелесту сухих листьев на ветру, исходящий от деревьев. И засуха в определенной степени оправдывала подобные предположения.

Но вскоре треск стал громче и резче, и исходил отовсюду. Притом что ветра не было и в помине, в ушах стоял постоянный стрекот как от приближающейся стаи саранчи. Еще дальше Отряд стал сопровождать уже совершенно отчетливый резкий, сухой треск. Но не как от падающего дерева. Звук шел изнури ствола, как будто разрываемого от натуги.

Вообще, пейзаж выглядел так, как должен выглядеть умирающий, скручиваемый, неведомой и непреклонной силе. Все чаще попадались искореженные деревья, какие в обыкновении намного севернее. Спустя время такими стали почти все. Бойцы, жители преимущественно деревенские, простые, приметливые, все чаще шушукались за спиной Командира. А тот, хотя был жителем городским, не мог не обратить внимания, что слишком уж часто Отряд начал натыкаться на странные непроходимые колючие заросли кустарника, прежде как будто бы колючек не имевшего...

Представьте себе колючую осину, например или шипы на стволе сосны…

В наше время такие катаклизмы назвали бы мутацией и на том успокоились бы. Экология, радиация, химия и тому подобное - эка невидаль. Сейчас повсюду так. Воду пьем через фильтр, в Москве-реке ловим двухголовую плотву. О том, что едим, вообще лучше не вспоминать. Но когда-то такие вещи были неизвестны и успокоения не приходило.

Как бы то ни было, но деваться все равно было некуда - приходилось упорно следовать к намеченной цели, поскольку в замкнутом пространстве ни спрятаться, ни отсидеться или просто передохнуть абсолютно негде. Да и куда бежать-то?

А как хотелось… Ой, как хотелось!

Как будто не Отряд, а колонна каторжан в колодках обреченно шла на рудники, на смерть. И именно из-за обреченности бунт мог возникнуть в любой момент, и прекратиться только после предсмертный крика последнего "правдоискателя". Люди, по обыкновению, не хотели глядеть правде в глаза и привычно искали виновника под рукой. Первым претендентом на роль врага должен стать Командир. Что станется с Отрядом немедленно после того, как враг будет выбран, пусть даже им и станет кто-то другой, Командир знал это наверняка, и всеми силами пытался оттянуть этот роковой момент.

Почти неминуемой катастрофы следовало избежать любой ценой. Сперва он пытался в происходящем хоть как-то разобраться, но всякий раз его неловкие попытки наталкивались на неодолимую железную стену, из чего он понял только одно - выхода нет и не предвидится! Но и сдаваться было… неохота. К тому же и сдаваться-то некому.

По-видимому…

Командира не покидало чувство, что за ними все время кто-то пристально наблюдает. Не устраивает засад, ни готовит погони, а просто молча наблюдает. И ждет… Кто - неясно, зачем - непонятно. Однако от одного этого пристального взгляда высыхают колодцы, пропадают речки. Вероятно, давно погибла вся живность в округе. Да, что говорить, - сама природа со стонами умирала, но при этом почему-то отчаянно противилась их продвижению.

Идеи материализма давно пошли "псу под хвост", но и размеренному прошлому душа отчаянно противилась. Представьте себе, она нашла в этом ужасном мире что-то настолько сладкое, что была почти готова смириться с нынешней горечью. Смириться с собственной смертью… В нечистую силу верить научилась, а покориться Христу не хотела[68]. Вспоминала золоченые храмы, иконы, лампады, кадила, тихое пение, попов с крестами и седыми бородами - и не верила, что все это может сейчас хоть на что-то сгодиться.

- То ли вера наша не такая, то ли верили не так, - сам-то он церковь недолюбливал. Отец всякий раз волочил за шкирку. А будущий Командир не видел Бога, не ощущал Его благости и нисколько не желал видеть и ощущать. Среди образованных хождение в церковь в ту пору давно почиталось дурным тоном. Нет, кто при должности непременно каждую неделю ходил, иначе попрут как басурманина с "кормового местечка".

Не связанные же этим обычаем, от веры брезгливо отходили. Нет, конечно же Командир прекрасно понимал, что вся жизнь Империи была пронизана Православной Верой. Только понял это лишь тогда, когда Вера та внезапно обрушилась, оставив после себя безумное одиночество, несомненно бесноватых, диких племен, почти зверей, именующих себя по обстоятельствам то "красными", то "белыми", то "серо-буро-малиновыми".

Это был уже не прежний единый народ. Да, да - на просторах России яростно схлестнулись дикие племена. По прошествии десятилетий племена, кажется, навеки соединились в прежний народ, однако Перестройка в мановение ока разбила неколебимое по виду единство, снова обнаружив до сих пор не разрешенные противоречия.

- Сердце России разбито, - сокрушался Командир.

- Сердце России все еще разбито, - удрученно вторим ему мы.

Так ему казалось, а что было на самом деле, он не знал. Ведь он, не обладая духовным зрением и разумением, видя и понимая лишь то, что происходило у него на виду. Тайные движения Духа были ему совершенно неведомы. А в них-то и заключалась сокровенная суть происходящих в обществе перемен. На виду одно, а по сути другое…

 

-3-

 

 

Вспомнил, что первым чувством, когда в газете жирными буквами написали: "Бога - нет!" - была дикая радость, чувство удивительной легкости и невероятной свободы. Такая какая-то особенная радость. И он не сразу даже обратил внимание, что, пока люди от души веселились, в сердцах их поселялся какой-то совершенно незнакомый прежде страх. Сперва он был невелик, но нес такую обреченность, что думать о ней не хотелось.

Зато как же хотелось веселиться и ликовать. Денно и нощно!

Возбуждение, бурные восторги, окопные "братания" с неприятелем... Но почему все чаще сердце стало ощущать истеричную непримиримость. По-видимому неистовство делало страх невидимым. А тот, тем временем, становился животным. На него и взглянуть страшно. А никто и не глядел, не до того было - самого царя, брат, сбросили! "Николашку трусливого, Сашку - немку продажную со змеиным отродьем! Всех закололи, с корнем вырвали сучье племя! О-о-о, дивись честной люд - во какая си-ли-ща из России прет!".

Да-а-а, страшно вспомнить об этой "славной поре".

Мир дивился и ликовал, да только не нам радовался, а чему-то своему.

А потом, после радостного и безудержного веселья, настало похмелье. Утро в мире, в котором уже не взойдет Солнце, нет никакой надежды - ничего, кроме тьмы. Вокруг все не так, все - ложь и ничего, кроме злобы и отчаяния. Племена былой Империи очутились… в аду. Неожиданный поворот дивного поначалу веселия. Всем стало очень плохо, но ни у кого и слезы раскаяния за страшные слова о Родине и царе, о Церкви и Вере...

А страх, тем временем, стал входить в обыкновение. Становился неким образом жизни, принимая формы то яростного оцепенения, то восторга, если так можно выразиться. Из-за них-то - из-за восторженности и оцепенения - и настали времена еще более страшные. Но, об этом как-нибудь в другой раз. А пока вернемся к прерванному нами повествованию. Впрочем, волею-неволею, а нам еще не раз придется возвращаться к тому, с чего все началось. Иначе читателю вообще ничего не понять.

- А что прикажите делать? - заговорил сам с собою Командир. - Хоть бубен бери и пляши у костра, - идея хотя и дикая, но более полезная, чем насильно вызубренные молитвы. Но бубна в Отряде не было, как и того, кто мог бы по нему правильно стучать.

- Что ему, такому огромному и сильному, - проскочила мысль, - нужно от моей жалкой сотни до смерти измученных бойцов? - не вполне отдавая отчета, кого он имел в виду, говоря об "огромном", но подразумевая силу несомненно разумную. - Неужели для нас одних устраивается все это светопреставление?

- Что-то тут не так!

А что именно - не понять! Во всем не было не только никакой логики, но и элементарного смысла. Даже если подобное издевательство над людьми и есть те самые логика и цель, то и издеваться можно было бы гораздо эффектнее. А тут и этого нет - жара, чистое небо, ни ветерка, тишина, нарушаемая храпом коней, руганью бойцов и хрустом деревьев.

Абсурд, вздор, абсурд и еще раз абсурд!

Впрочем, сейчас Командира более всего интересовала обстановка в Отряде, которая с каждым днем обостряла опасения. Люди стали смурны, молчаливы, хотя порою и перешептывались между собою, как мы говорили, чтобы не замечал Командир. А тот примечал все. Короче, со дня на день следовало ожидать бунта. И только чудо могло пресечь его.

А что до возможности наблюдать последствия подобного всплеска страстей, то те времена представляли их с избытком. Да, что говорить - все прекрасно помнили, как в мановение ока непобедимая Империя как от взрыва немецкого фугаса разлетелась на сходящие с ума и ненавидящие друг друга "осколки". Одно это могло стать иллюстрацией пагубности ложного правдоискательства, революций, вообще всякого вольнодумства.

Иллюстрацией столь очевидной, сколь до сих пор неосмысленной, неприемлемой. Человечий ум отказывается принимать правду такой, какая она есть. Жаждет приятной и злой лжи. Люди ненавидели, убивали друг друга, притворяясь, что виноват во всем только стоящий перед ними противник. Никто не желал признавать собственной вины.

Окаянная пора - время окаянных, слепых и слепых же вождей.

Ярость любого участника событий - неважно, "белого" или "красного" - была столь велика, что лишала рассудка и даже убивала инстинкт самосохранения! А в его отсутствии как раз и рождается большинство бесстрашных героев. А герои эти были столь отважны, что не боялись голыми руками рвать глотки противника, при необходимости столь же решительно подставляя свои. Со стороны можно было подумать, что они бесстрашны.

Ан - нет! Все "храбрецы" боялись Правды! Все, кроме тех немногих, кто ее не боялся, жил, дышал ею посреди бескрайнего, бесноватого океана лжи, злобы, зависти и восторженного обмана. Почему так боялись? Да потому, что Правда казалась страшнее смерти.

Трудно в это поверить, но это - так! Впрочем, если б храбрецы были б и впрямь бесстрашны, то не сходили бы с ума пачками, не спивались бы за какой-то месяц. Хуже всего, что очевидная бессмысленность происходящего… ни у кого (!) не умаляла революционного ража. Падшая плоть изо всех сил жаждала, ж-а-ж-д-а-л-а собственной смерти.

Желала ее больше даже, чем смерти противника. Собственно, все происходящее и было массовым самоубийством. Только одни традиционно искали смерти в петле, в то время как другие весело скакали с шашечкой в руке на убийственные вражьи пулеметы.

Разница невелика, если задуматься. А мы ведь уже сталкивались с подобным в начале нашего повествования. "Голоса", хотя и не такие навязчивые и громкие, как у Лежащего, мучили на Руси слишком многих. Просто одни к ним испуганно прислушивались, в то время как другие притворялись неслышащими, заглушая их шепот буйством страстей.

Читатель наверняка давно догадался, что и Командир, и Лежащий, и Всадник - одно лицо, хотя и не мог не заметить очевидных противоречий. Если Всадник и в самом деле погиб, а это мы видели своими глазами, то как мог остаться в живых Лежащий?

Ответим чуть позже.

Немалое число отважных героев, вернувшись с Гражданской, становилось в последствии проклятием для родного села, хутора или города. Люди испуганно шарахались, прятались по домам при их появлении, особенно в нетрезвом виде. Селяне обычно скорее находили единственный верный способ, который только и мог утихомирить неугомонного героя…

Но описываемые нами события происходили на несколько лет раньше того.

А пока, "русская рулетка" с полными барабаном патронов все вертелась и вертелась с перерывами на перезарядку. Так что, Матушка-Россия, хотя и озарялась яркими всполохами выстрелов, но и погружалась во тьму черного безумия, потоков крови и сатанинского непрощения. Странно, нелепая игра продолжалась слишком долго, а очередь из желающих испытать судьбу, закрутив о рукав барабан нагана, нисколько не убывала!

Кстати, в 1924 году Красная Армия на полгода была полностью распущена, поскольку превратилась в настолько ожесточенную и неуправляемую субстанцию, что ее немедленный роспуск оказался единственной защитой государства от ее произвола… "Новая Россия" оказалась безоружной - царский хлеб съели, патроны расстреляли… А могучая армия превратилась в неуправляемое стадо, в сброд насильников, мародеров и бездельников.

Самый удобный момент разом покончить с большевизмом! Однако ж Европа и Америка сделали вид, что никаких перемен не заметили. Вот так - взяли и не заметили исчезновения десятимиллионной армии!!! Вы, вот, верите в это? Нет? Значит, большевизм сильным мира сего был еще нужен. А все их крики, оханья, да причитания - только для виду!

Но это было потом, когда настало некоторое затишье. А пока…

Да, лихо крепко осело на несчастной Руси. И раньше люди русские чудили, но такого еще не вытворяли. Столь неистово и самозабвенно Отечество наше сходило с ума впервые! Решили, что заповеди Божии, плата за грех - поповская выдумка? "Не так страшен черт, как его малюют" - так думали слишком многие, в один день потерявшие веру отцов.

Правда, не страшен? А не со страха ли началось бесшабашное веселье: "С нашим атаманом не приходится тужить"… И где теперь рьяные поборники безбожной "свободы"? Весело качаются в петле, валяются порубленными кучами в лужах крови, лежат грязными тряпицами у побитой пулями стенке, висят на штыках? У каждого своя судьба, своя история. Нет, главные обычно соблюдаются до Страшного Суда без особых повреждений.

С них спрос особый...

- Жизнь прекрасна! "Эх, яб-лоч-ко, да куда ко-ти-шься?" - весело разливалась по просторам России удалые переливы гармони, заглушающие боль, плач и стоны умирающих.

А в это самое время внешний мир, исстари ненавидящий Россию, радовался, рукоплескал русскому безумию, боготворил ее новоявленных вождей, приведших к сокрушительному падению ненавистной им Империи. Но вскоре замер, цепенея от ужаса, с дрожью в коленях стал ожидать неминуемого возмездия за все свои каверзы, подлости и предательство…

Но - нет, час расплаты все еще не настал…

И он будет страшен!

От Божьего гнева не укрыться.

Враг чуял, ой как чуял опасность. Только понять ничего не мог, поскольку атмосфера на российских просторах настолько сгустилась от боли, страстей и страданий, что стала… непроницаемо ядовитой. А Россия, она,… она. Она вдруг стала… невидимой!

Да, по-прежнему бесновалась, истошно визжала, сходила с ума, блудила, спивалась но, однако ж, оставалась живой, в то время как отравленный смертью воздух начал медленно растекаться он нее во все стороны, размеренно слизывая на своем пути все живое!

И остановить эту напасть могла только сама Россия. Она же только и могла выжить в учиненном ею рукотворном аду[69]. Повредиться - да, но выжить. Выжить там, где жизнь вообще невозможна. Более того, в некотором роде, именно российский ад и сорвал грандиозные планы противника, который физически не мог находиться в ее пределах.

Ядовитый воздух - меч обоюдоосьтрый!

 

-4-

 

 

Самодовольная Европа когда-то имела от него противоядие, да давно позабыла его "рецепт". Прочие народы о нем и вовсе не слыхивали. Поэтому "цивилизованный мир" сгоряча кинулся было на растерзанное русское тело, как воронье на падаль, алкая легкой наживы, да скоро помчался прочь, сломя голову. И потом долго еще отирал обратившийся в соляную корку пот, будучи не в состоянии отдышаться.

Это мы об Интервенции - бесславном "крестовом походе".

Россия, конечно же, остановила и эту, и все прочие напасти, коих было немало, сполна заплатя за все своею кровию. Правда, остановила не сразу и не совсем. Поэтому и сто лет спустя проблема отравленного воздуха все еще остается неразрешенной… И Россия все еще носит смерть в своем сердце. А, не разрушив яд, невозможно и обрести полноту жизни.

А мы с вами хотим жить? В великой стране дышать полной грудью, не сгибаясь пополам от хриплого кашля, выплевывая с кровью куски легких. Хотим твердо стоять на крепких ногах, а не, утираясь слезами пополам с соплями, на коленях, пораженных артритом вымаливать пощады у беспощадного? Хотим смотреть врагу в глаза, не отворачивая взгляда?

Всего этого еще надо заслужить, вымолить у Всемилостивого.

…….

И тут неожиданно выяснилось, что яд для одних вполне может стать надежнейшим средством защиты для других. Ведь все зависит от твоего духовного состояния. Духовные, хотя и терпят от него известный ущерб, но одновременно укрепляются, попутно очищаясь от скверны. А низменные становятся еще низменнее и сквернее до тех пор, пока вообще перестают быть людьми в привычном понимании этого слова. Да, они физиологически живы, но уже мертвы. Многие из них вскоре умирали обычным, так сказать, образом.

Жизнь - понятие относительное, в некотором роде…

Слишком многие ходили и ходят, едят и пьют, а все равно неживые. И сами вернуться к жизни не в состоянии, да и не хотят. Единственно, что удерживает их от рокового шага в бездну - невероятная сила живых. А сила последних стала, с некоторых пор, очень велика. И ее хватало и хватает оставшимся. Через них даже мертвые сохранили последнюю надежду возвратиться к жизни. Так, спустя время, для многих и произошло... А тех, кто предпочел смерть, раздражала сама зависимость от живых, хотя они "воскресать" и отказались.

Отказались, но живым завидовали и завидуют ужасно!

Так ад, пока еще рукотворный, сам того не желая, спас Россию. Только она могла безнаказанно находиться в нем, в то время как искренние, настоящие почитатели ада боялись не только приблизиться к сему вожделенному месту, но даже издали взглянуть на него.

Конечно, грубыми законами большевизма жизнь представлялась сплошным физиологизмом. Так что, если всех накормить и одеть в одинаковые портки - настанет Коммунизм. Бреда этого запутавшийся в теориях Командир не разделял, но и иного пути не видел. Однако ощущал, что его, как и всех на Руси, окружает не только жестокость и непримиримая злоба, но и упомянутая уже таинственная жизненная сила. А вот откуда она взялась, никак взять в толк не мог. А мы с вами, хотя и взяли, да пока помолчим.

Сие, надеемся, и так понятно.

Остается добавить, что отравленный воздух убивал… страхами. Страхи - вот тот самый яд, который убил и продолжает истреблять миллионы и миллиарды людей по всему миру. Ни чума, ни СПИД, ни инсульты и раковые метастазы, а невидимые страхи давно стали основной причиной человеческой смертности. Просто люди отказываются это понять.

Разумеется, если б Россия занималась одной лишь игрой в "русскую рулетку", то не вызывала бы у окружающих столь негативных чувств. Но не один лишь "наган" скрывал зловещий пороховой дым. Пусть он и застилал глаза великому множеству людей, но некоторым нисколько не вредил, зато делал их по-настоящему бесстрашными.

Они-то и становились невидимыми миру воинами, властно останавливающими преисподнее зло. На освященной их жертвенной кровью Русской Земле в оглушительном безмолвии Небес начала исполняться умонепостижимая Тайна России. Превосходящая пределы человеческого понимания, она таинственно насыщала и стылые, и благородные сердца всех тех, кому от века суждено ее вместить, хотя многие об этом даже не догадывались.

Всему свое время!

Даже самый последний грешник не может не ощутить действия благодатных токов, даже прикрываясь неведением. Злой от действия благодати становится злее, добрый добрее. Злее оттого, что, отвергнув благодать, переходит в мир теней. А там нет ничего, кроме злости, зависти и обиды. Там "плач и скрежет зубов". И каждый, оказавшись в этом мрачном месте, немедленно начинает делать порученное ему дело - продолжая сходить с ума, умирая от бесконечного ужаса, творить ужасные злодеяния. И пока беззаконный так наполняет меру своего беззакония, благодатный, очищаясь, насыщается благостной мощью.

Последнее особенно нестерпимо для врагов Росси, в который раз прозевавших посещение Божие[70]... Не к ним пришел Господь и не их поспешил спасать. Они, такие умные, благородные, замечательные, опять получили фигу, а туполапотная снова ухватила все! Впрочем, поклоны и благодарность Богу во вражьи намерения не входили. Чтоб до такой степени унизиться пред Распятым? Ни-ко-гда! Но все равно до глубины души обидно!

Они желали получать все от всех, ничего не давая взамен, хотя от них ничего и не требовалась, кроме любви к Бесконечно Любящему тебя. Это же так естественно!

- Ну, уж - нет. Ни за что!

А Россия не только опускалась в самые мрачные глубины ада, но и восходила к Богу, к Престолу Его. И происходило все это одновременно. Чтобы достичь вершину вершин, ей следовало ощутить всю низость и отвратительность безбожия. Порою, чтобы очиститься, надобно увидеть отвратительность мерзости беззакония. Надлежит разобраться, какая злоба скрывается за такими сладкими словами.

"Свобода, Равенство, Братство".

Россия ведала и все еще ведает многие тайны, непостижимые иным народам. По-своему начал понимать это и Командир, из чего можно заключить, что некоторый духовный опыт у него имелся и прежде. Пусть и незначительный. К сожалению, в сложившейся ситуации он ничего ему не говорил, кроме того, что бунта допустить нельзя.

Но это было и так очевидно. Достаточно взглянуть на то, что осталось от великой и непобедимой Империя, падшей от легкомысленной распущенности ее верноподданных. Не от заговоров даже, а от самой глупой, самодовольной распущенности. Пресечь любой заговор может элементарное соблюдение Нравственного Закона. А когда он нарушен, никакому Охранному Отделению, даже знаменитому - Третьему, катастрофы не остановить.

Мы даже не станем сейчас говорить о неизмеримо более высоком - о Любви Божией. Просто сохраняй вечный Нравственный Закон и ничего сверх него, и будешь жив!

 

-5-

 

 

Последствия безнравственности всегда фатальны. В этом несложно убедиться, видя, насколько глубоко Россия повредилась в уме[71]. Еще проще обнаружить, что сумасшедших в самое короткое время на бескрайних просторах Империи стало гораздо больше, чем нормальных… Если кого-то вообще можно было еще продолжать считать нормальным.

И, что удивительно, все помнили, что с ними произошло, с чего все началось, но вкусив сладости кровавого лиха, никто не желал разбираться в причинах собственной трагедии, не говоря уже о боли близких, тем более Отечества. И, наконец, не для того, чтобы каяться! Нет, пускающих слюни по павшей великой Империи хватало: "Как ныне взбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам" - да только слез-то искренних нет. Страстной злости - с избытком, а слезы... тоже, большей частью, от злости и отчаяния.

Но ведь и то, и другое - смертный грех!

А еще, задолго до революции у людей понимавших происходящее сложилось убеждение, что всеобщая ненормальность вообще стала… эталоном нормы. Из сказанного отчасти понятно, почему целью служения новой власти Командир считал вовсе не победу большевизма, смысла которого его ум категорически отказывался понять. И не возрождению прежнего порядка решил он посвятить свою никчемную жизнь. Командир полагал, что следовало просто немедленно остановить взрыв всенародной психопатии. Вот только как остановить волну народного безумия и истерии, бунта против собственного разума, он не знал.

- Может, мы прокляты, - порою спрашивал он самого себя

- Не знаю, не знаю, - отвечал себе же. - Но моя служба определенно необходима. Надо готовиться к чему-то очень важному. И дело вовсе не в этих, … в большевиках-меньшевиках. Они - шапка с бубенцами на голове пьяного шута. А кто трясет, гремит ими? При этом он меньше всего имел в виду самодовольных масонов и подобную им нечисть.

- Масоны - плесень в подвале, дизентерия в грязной посуде! Нет сырости, пьешь чистую воду, моешь руки перед едой, и нет масонов - они бессильны. Тут все просто. Нет, не большевики корень зла. Они лишь видимая его часть. Корень сокрыт, сокрыт глубоко. И не дурные комиссары вершат мировую историю, хотя и уверены в том, - думал Командир. К сожалению, он не представлял, как и к чему следует готовиться. Но, как и многие, подобные ему, он хотя бы пытался сделать для Родины что-нибудь полезное… В те нелегкие времена каждый, хоть немного сохранивший рассудок, служил Родине по-своему.

- Нынче главное не то, что ты ошибаешься - все ошибаются. А то, что продолжаешь оставаться честным пред самим собой[72], - интуитивно понимали такие, как Командир.

- Да, времена настали смутные, непонятные, - продолжил он размышления, сердцем чувствуя, умом не понимая, что грешные, измученные люди, совсем было потерявшие веру, неосознанно уже вверили свои грешные души бесконечной милости Божией. Да он и сам был таков. Притом что, если вы вспомните, Христу продолжал противиться.

Да, Русь - явление вселенское и непостижимое!

Одни, ощущая справедливость возмездия, искали милосердия. В то время как другие, точно такие же - грешные и измученные - грозили Небу скорой расправой. Но и те, в подавляющем большинстве, не были патологически злы. Просто совершенно не ведали, что творят. Огромное нервное напряжение и душевные муки сделали их невменяемыми.

Хотели хорошего, а делали плохое. Хотели к Богу, а рушили храмы…

- Как разобраться в этом вавилонском столпотворении? - вздохнул Командир. - Как избавить безумный народ от неминуемой погибели, распростершей костлявую руку над некогда великой, а ныне поруганной, вшивой, голодной, отупевшей и озлобленной Империей?

Он не ведал, не знал, что как бы забыв Бога, потеряв Святую Веру, слишком многие с отчаянной надеждой взывали именно к Его заступничеству, хотя и продолжая усугублять творимое ими зло. Кстати, сам Командир, давно не носивший креста[73], хулить Бога с некоторых пор остерегался, всячески стараясь уклоняться от подобных разговоров.

Он плохо разбирался в психологии и в модном в те времена "магнетизме", однако сообразил, что если немедленно не остановить распад народного сознания, то завтра останавливать будет просто нечего... И если это случится, то ярая Матушка-Россия в последний раз удалой пляской в присядку "тряхнет стариной", полыхнет черным пламенем злобы, чтобы впервые в истории человечества стать родиной самых злобных во вселенной тварей, самой мрачной и ужасной страной, над которой не восходит Солнце...

С Отрядом же происходило нечто из разряда тех катаклизмов, которые скрутила в бараний рог и огромную страну. И хотя масштабы катастрофы были несопоставимы, зато были более наглядны. Разумеется, "представление" не обещало быть бесплатным. Любой "Праздник Свободы" обходится людям чрезвычайно дорого. И для огромной России, и для маленького ее Отряда, заблудившегося где-то далеко-далеко в пространстве и времени.

- Да-а-а, злые "гении" России, рассуждал Командир, - сколько же злобы скрывается в ваших елейных речах, сколько гневных слюней разбрызгано на могиле "прогнившего царизма". А ведь любому нормальному человеку было очевидно, что вы все психически больны, что за вашими маниакальными речами скрывается не доброе желание дать свободу "порабощенному народу", а сатанинская жажда власти, неутомимая жажда крови.

- Торжествуйте падшие "гении" - ваша взяла! Нынче ночь и ваш черед…

Но берегитесь, день придет непременно, а с ним и взойдет Солнце…

 

14. Торжество падшего гения.

 

 

-1-

 

- Торжество злого "гения" не может продолжаться бесконечно, как не может оставаться безнаказанным, - прошептал Командир самому себе. - Торжество это гадко, отвратительно, богопротивно[74], наконец. Визжащая истерией свобода, торжество прОклятой плоти.

Радуешься, пляшешь без удержу, а на самом деле это вовсе не радость, а порожденный животным ужасом взрыв отчаяния, бешеная истерия. И истерия эта - единственная побудительная причинна для братоубийственной резни и всероссийской тюремной "свободы".

"Белые", "красные", "фиолетовые" - все в равной мере попали под обаяние истерии. Поэтому не надо строить иллюзий. Все стороны предельно ожесточены и самостоятельно пресечь свою злобу уже не в состоянии. Поэтому-то победа любой из сторон покоя и мира не даст. Окончилась война, начнется террор - месть и выжигание инакомыслия.

Кончится террор - тут же начнется еще что-нибудь в том же роде[75]…

Знамением чьей-либо победы станет не мир, а костры новой инквизиции. "Белой" или "красной" - какая разница! У всех правда зла. А злая правда перестает быть правдой, становясь ложью. А та и не успокоится, пока под корень не изведет обоих противников.

- Да, без террора не обойтись, нет! - от отчаяния стиснул кулаки Командир. - Таковы правила. И это притом, что террор - всего лишь нелепая попытка избавиться от собственного страха. Но только как, карая других, можно освободиться от собственного недуга?

Не успела мысль о еще только ожидавшем Россию терроре завершиться, как Командира охватило новое тонкое видение, которое показало ему, что даже его самый мрачный прогноз отнюдь не исчерпывал огромности грядущей российской трагедии.

Из же видения следовало, что решительная победа любой из сторон неминуемо приведет к совершенному исчезновении России во мгле безвременья - во тьме внешней[76]. И ее предсмертные муки многократно превзойдут страданий злополучных Содома и Гоморры.

Одна надежда - остановить эту свистопляску! Нужно никому не дать победы… Хотя бы до тех пор, пока не появится хоть малая, ничтожная надежда на примирение.

Не вполне ясно было, станет ли катастрофа последней, или у России остался еще шанс. И, вдруг, как пелена спала с глаз. Нет, он и раньше понимал всю бессмысленность Гражданской Войны, но только теперь с ужасом осознал, каким страшным станет ее финал.

- В бездне хватит места всем, - с горечью воскликнул он. Зачем мы убиваем друг друга? Сколько душ сгинуло в неправедной войне брата с братом, а сколько еще сгинет? Как остановить всеобщее безумие? Люди хоть и смертельно устали, но все еще злы и только из-за этого не в состоянии остановиться. Да, и остановятся ли вообще?

И тут Командиру пригрезились еще более грозные картины будущего нашего Отечества. Пред его мысленным взором Россия в какой-то момент стала превращаться в гигантскую воронку, становиться генератором[77] неслыханного ужаса, из-за которого напуганные окружающие народы предпочтут вообще не обращать на нее никакого внимания. Это не позволит избежать им неминуемых мучений, предваряющих вечную погибель, но предоставит капельку времени, чтобы еще немного праздно и блудно пожить на грешной земле.

Тем временем, из образовавшейся воронки на поверхность земли стали подниматься миазмы адской бездны, а отчасти и она сама. И их появление было ознаменовано такими страшными катаклизмами, что все увиденное прежде снова меркло. Все в мире стало стремительно и необратимо меняться. Теперь самый наглый, самый хитрый, самый тонкий самообман, выдающий себя за жизнь, достигнув своего предела, рассыпался в прах.

На земле не осталось места для лжи.

Зло стало неприкрытым!

Испугались все, но даже сейчас никто не решился увидеть настоящую правду. Большинство просто-напросто навсегда закрыло глаза. Изящное решение, не правда ли? Да, робкие, напуганные, но безумно гордые и самоуверенные людишки некоторое время еще продолжали вести себя так, как будто с ними не произошло никаких перемен. Они твердо и решительно отказывались видеть правду даже тогда, когда стала распадаться любая ложь. Но вскоре все стало на свои места - злых к злым, добрых к добрым.

Еще на земле. И навечно!

Так или иначе, но вскоре новоявленным "слепым", отказавшимся видеть правду, пришлось открыто продать свою душу дьяволу! Вот тут-то и началось "самое интересное". Перемены в бывших людях превзошли все, что может придумать воображение.

О месте же, на котором некогда стояла бескрайняя Россия, все немедленно забыли. А она, охваченная темным вихрем злобы, начала превращаться… в разверзнутую бездну, место абсолютного небытия, безумия и невообразимого ужаса. Тьма внешняя, кромешная, наполненная бурлящими сгустками зловонного древнего греха, страха, страданий и умопомрачительной злобы - вот во что превратилась великая благодатная Империя.

И на нее стало невозможно даже взглянуть, не повредившись рассудком. Вместо бескрайних полей и лесов, гор и долин, городов и весей пустое, выжженное, совершенно непригодное для жизни пространство державы, отказавшейся от своего небесного предназначения[78]… Вся ее огромность немедленно начала смыкаться в одну единственную ослепительно сверкающую черную, дрожащую от напряжения точку.

Пространство - есть, но его уже - нет!

Совершенно нет - Россия исчезла! Но одновременно осталась…

Правда, преобразившись, став совсем другой. Это уже не прежний гигант, грудью останавливающий волны злобы мира сего, - нет. Незаметная, не совсем земная уже, но по-прежнему неколебимая. Почти соединившаяся с миром вышним, она, по-видимому, перестала быть имперской хранительницей земного мира. Хранить стало некого. Святым земное царство не надобно - их бережет Господь. Падших уже невозможно возродить. А они ее и не видят. Да и кто углядит ангельские черты сквозь дым неукротимой злобы.

Командир снова до нитки вспотел, и только теперь, наконец, понял ради чего, точнее против чего, он отчаянно боролся все последние годы. Оказалось, он все это время стремился остановить торжество зла на Руси, пусть даже и ценой собственной жизни.

Жертвенный дух - вот за что он судорожно цеплялся все это время!

Ему было безумно жалко одуревшую Матушку-Россию, ее затравленных, запуганных, ожесточившихся людишек, мечущихся и убивающих друг друга от безысходности. Мать не рожала таких детей. Они сами стали такими, хотя и сами не раду своему преображению. Только ничего поделать не могут. И если их станет некому жалеть, они и вовсе погибнут.

Все до единого!

Если Кто-то все это безобразие не остановит…

Новым стало осознание и того, что гибель России не ограничится ее пределами. Невидимый коллапс сотрясет весь мир, лишив человечество остатка воли и разума, не оставляя и ему и малейшей надежды на выживание. Любые усилия станут бесплодны. Это как взрыв какого-нибудь горчичного фугаса[79], безжалостно, беспощадно, стремительно поглощающего удушливыми парами вселенную. И от них не укрыться никакой твари.

Нет, укрыться можно, да только на Небе. К сожалению, сейчас мало кто ищет его обители... М-да. Итак, после краткой агонии Россия погибнет в ужасных муках, но прежде начнут сбываться самые страшные и все еще непонятные пророчества. Как, например, у Исаии: "небеса свернутся, как свиток книжный; и все воинство… падет"[80]. И "белые", "красные" и все остальные виновны пред Богом.

Задумался… Перспектива не вдохновляла.

- Нет, - разгорячился Командир. Опять что-то не так! И тут сквозь пелену безысходности ему несколько четче почудилось, что торжеству смерти кто-то отчаянно противится, не имея ни малейшего шанса на победу. И снова он опять увидел, что в который раз погибшая Россия опять не погибла! Просто то, что погрузилось в черную бездну, Россией быть перестало. Да, русских в этом земном аду было целое море, да только по крови, а не по духу.

- Сильные люди, - с удивлением молвил он, разглядывая невидимых прежде храбрецов (не тех, кто с криками "ура" бросился в жерло разверзнутой бездны). - Увы, я не из их рода-племени. А жаль! Эти молодцы никогда не сдадутся, и о пощаде просить не станут. Будут биться отчаянно, до последнего, до самой смерти. Вот бы и мне оказаться вместе с ними! - неожиданно мелькнула мысль, и от нее стало так тепло, что не высказать.

А пока Командир из всего увиденного сделал неожиданный вывод.

- Местью правды не вернуть!

Разумеется, он хранил в сердце злость ко многим людям, и к дурным свойствам своего народа. Но и в кошмарном сне его злоба и месть не простирались до таких пределов, какие ему только привиделись. Да, он видел как "белые" жестоко мстили "красным", "красные" "белым". А вот, что из этой "праведной" мести брата брату может выйти, не ведал. Так что, теперь ему и вовсе расхотелось кому-либо мстить. На висках снова проступили капельки пота. Нервно сорвал фуражку и, судорожно скомкав, неуклюже утерся ею.

- Нет, мстить нельзя, нельзя, нельзя, нельзя! Ах, как часто и жестоко я мстил… И правым и виноватым… Вот с-с-с-ко-ти-на! - и сразу же понял, что все без исключения мстители и "правдоискатели" непременно погибнут самой страшной смертью в аду.

- Да, а разве то, что я вижу перед собой, не есть та сворачивающаяся в свиток вселенная? Мы даже не знаем, что вообще во внешнем мире происходит. Может, его уже давно нет, а мы все бредем и бредем по бесконечному кругу водоворота разорванных времен!

- Ох, - он более не находил аргументов ни против высказанного утверждения, ни в пользу его. Нет, в пользу находил, но недостаточно, а против - ни одного! Мысль, однако ж, изрядно утомилась и более размеренно потекла по знакомой ей одной "тропинке".

И хотя виды ей открывались еще более безрадостные, но сил на прежние переживания уже не оставалось, отчего мысленное путешествие продвигалось относительно спокойно. Вскоре Командир все увиденное навсегда забудет. Почему? Такое невозможно запомнить и не умереть. Зато можно перемениться и забыть. Как бы забыть…

А меняться можно по-разному. Можно пуститься во все тяжкие, как большинство обыкновенно и поступает. А можно стать таким, что любые напасти более не причинят тебе вреда. Это сложнее, зато спасительнее. Командир, кажется, выбрал спасение.

Молодец!

А пока суть, да дело, давайте немного "прогуляемся" вместе с командирской мыслью, стараясь не слишком принимать увиденное к сердцу. Будем с осторожностью смотреть на мир сквозь темные очки, а если все же станет худо, просто-напросто отвернемся. К тому же надо помнить, что увиденное им могло произойти, а могло и не случиться. Так что, никто, ни на небе, ни на земле, не знает когда наступит Последний День.

О том ведает лишь Сам Господь!

А Командир задремал от пережитого, и в тонком сне увидел новое видение, вслед которому его мысль послушно проследовала. Теперь увиденное будущее, к счастью все еще гипотетическое, поразительно напоминало наши дни. Следовательно, Россия все-таки снова не погибла! Командир, сам не замечая того, со вздохом облегчения перекрестился.

Но поторопился, в смысле преждевременного облегчения, конечно…

Детали хотелось разглядеть получше, но подобное любопытство было слишком опасным. Разумнее сохранять умеренность. Вообще-то, многое познается в сравнении. А Командир и без того до глубины души был потрясен увиденным. И тут оказалось, что все ужасы, которые он видел, вовсе не пресеклись, а лишь были перенесены в другое время.

Нынешнее и грядущее гонения, всеобщее ожесточение, бешеный восторг от собственной погибели - все это отвратительно, но не самое страшное. Более всего удручало на первый взгляд самое мелкое, обыденное - незаметное, неспешное развращение людей, лишение их воли, подменяемой самодовольством. Насаждения эгоизма и самоуверенности.

А ведь эгоист более всего на свете боится своей смерти и трепетным этим чувством можно чрезвычайно тонко манипулировать, так что отпетый трус мнит себя героем, заурядность гением, растлитель просветителем и тому подобное. Всех хитростей и уловок, направленных против одуревшего от гордости обывателя невозможно перечесть.

Хуже всего, человек, поддающийся обману, в глубине души понимает, что лжет. Но отгоняет от себя мысль о своей неправедности. А еще, он понимает, что за его шкодливые проделки никто его по головке не погладит, никто не ублажит. За это убивают. Насмерть! Но он такой трус, и притворяется, что ничего страшного с ним не происходит.

Тонкий сон продолжался, и мысль растерянно следовала за видением все дальше и дальше. Но то, что открылась вдали, нам знать уже не положено. Единственно, что из увиденного стало очевидным - людям пора перестать быть трусливыми. Сейчас вообще многие, да почти все, боятся, особенно умереть, оттого и погибают от собственного страха. Нет, чаще всего не напрямую, а порождая в себе какие-нибудь очень опасные болезни.

Люди, прежде единые, теперь разделены - каждый заключен в свою клетку. Кто заключил? Собственный эгоизм. Конечно, надо избавляться от эгоизма, да только как? А ведь давным-давно известно, что эгоизм лечится только любовью. Истинная же, неложная любовь обретается лишь во Христе Иисусе. А познается Христос верой, правой верой, и посредством Церкви. Иначе никак! Как именно? Придите в храм и узнаете.

Итак, первое впечатление от увиденного показало Командиру, что будущее - ад. Но показало и то, что и в нем можно жить, оставаясь человеком! Нет, скажем уклончивее - выжить. Опять неверно - именно жить, дыша полной грудью воздухом истинной, безграничной и бесконечной свободы! Жить ярко, но незаметно, не общаясь с миром падших. Во всяком случае, не вступая с миром зла в схватку без крайней необходимости. Да, да - только так и можно жить. Все остальное - более или менее бессмысленное прозябание.

Заключение смутное, противоречивое. Да что ж нынче без противоречий? Предай себя Богу, и следуй своим путем, никуда не сворачивая. Даже если на твоем пути стоит смерть, необязательно, что она поджидает именно тебя. А если и так, то что с того…

Затем мысль охватила пространства более обширные и обнаруживая в них вещи не менее удивительные. Еще яснее увиделось, что происходящее на Руси, фатально отзывается на прочем мире. Хочет он или нет, но принужден будет подчиняться противной ему русской воле. Какой воле, если народ наш безвольно сам следует в бездну? А вот такой!

Россия - она разная! Здесь и воля и безволие. Всего навалом! Но настоящей властью всегда обладают только смиренные[81]. Так было, так есть и так будет. Так Бог повелел!

А еще, мир, наконец, понял, что и ему и самому надлежит испытать все те муки, которые он так страстно насылал на нашу, объятую пламенем, но все еще благословенную, землю[82]. Таков неумолимый закон вселенской справедливости - всякое зло рано или поздно возвращается к тому, кто его сотворил, да еще и многократно умноженным.

Нет, Россия не имеет обыкновения мстить, однако уверенно отражает разящие насмерть духовные стрелы противника. И тут выяснилось, что мир, такой коварный, воинственный и мстительный совершенно не способен парировать им же выкованные стрелы!

И вот уже они вечной смертью вонзаются в его каменное сердце, не оставляя надежды на спасение. Да, наступит роковой день, когда мир увидит, что и над его головою "небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих". А еще, он с ужасом поймет, что это именно то, о чем он долгими столетиями мечтал… Мечтал так искренно и самозабвенно, а теперь сбывшимися мечтами до смерти напуган.

Но он же своими глазами только что видел, что свивалось-то не его, а Русское Небо. Так почему оно над нею безоблачно, чисто и светло, в то время как над ним его просто-напросто нет - вообще нет! Оно исчезло незнамо где. А как прикажете жить без неба? И опять, вот же она Россия - в непроницаемой мгле. А мгла и свет несовместимы…

Ничего не понятно!

Нетрудно заметить, что первая часть видения Командира разительно отличалась от второй. Но он не видел в том противоречий. Видимо будущее могло казаться таким, а могло и эдаким. А, может, и тем, и другим одновременно. Как бы то ни было, но именно Россия неизменно оказывалась в эпицентре решающих событий.

 

-2-

 

 

Да, многое вполне может начаться именно с гибели России... Многое, но не все. Главное, точно, произойдет в совершенно ином, более знаменательном месте - Духовном Средоточии Мира. Каком? Догадайтесь сами! В силу этого гибель России нельзя назвать таковой в полном смысле слова. Она непременно и погибнет, и нет. Хотя бы потому, что именно ей предстоит возглавить и победить в главном сражении всех времен и народов.

А-р-м-а-г-е-д-д-о-н!